Книги

Вергилий

22
18
20
22
24
26
28
30

Идею писать в буколическом жанре подал Вергилию его друг и покровитель Гай Азиний Поллион. Молодой поэт, «рождённый деревенскими родителями, воспитанный среди лесов и кустарников»[306], и поэтому весьма склонный ко всему деревенскому, с радостью последовал его совету. Городская жизнь ничуть не вытравила из его души ни тоски по родным местам, ни воспоминаний о счастливом детстве на лоне природы. В восьмой эклоге, обращаясь к Поллиону, Вергилий просит его: «…прими ж эти песни! / Сам ты велел их начать…»[307]

Буколическая поэзия берёт своё начало от песен греческих пастухов Южной Италии и Сицилии (boukolos, в переводе с греческого — «волопас», «пастух быков»). Уже в древности существовали весьма забавные предположения о происхождении этого жанра: «Одни передают, что во время нашествия царя Ксеркса на Грецию, когда население укрылось в городах, и священнодействия в честь Дианы невозможно было совершать по заведённому обычаю, к лаконским городам пробрались крестьяне и пропели гимн в честь богини. Рождённая таким образом пастушеская песнь подверглась тщательной обработке в устах последующих поколений. По словам других, Орест, когда вёз из Скифии похищенное изображение Дианы Фацелитиды, был во время бури заброшен в Сицилию. По истечении года он созвал своих моряков и нескольких пастухов и пением гимнов прославил Диану. С тех пор пастухи хранят этот обычай. Третьи утверждают, что эта поэзия посвящена не Диане, а Аполлону Номию, пасшему скот царя Адмета. Некоторые уверяют, что пастухи посвятили эту песнь таким сельским божествам, как Пан, фавны, нимфы, сатиры»[308].

По свидетельству античного писателя Элиана[309], впервые использовал в своих произведениях сюжеты пастушеских песен, в частности миф о пастухе Дафнисе, ещё древний сицилийский поэт Стесихор (630 — около 555). Однако основателем жанра считается всё же поэт Феокрит. Именно его буколические стихотворения («идиллии») и послужили образцом для Вергилия[310].

Феокрит (около 310 — около 260) родился и вырос в городе Сиракузы на острове Сицилия, некоторое время жил на острове Кос, а затем перебрался в Александрию Египетскую ко двору царя Птолемея II. Со временем он был причислен к блестящей плеяде александрийских поэтов, коим впоследствии подражали римские «поэты-неотерики». Феокрит оставил после себя 30 крупных стихотворений («идиллий»), из которых, правда, лишь 12 относятся к буколическому жанру, а также 26 эпиграмм. Основным источником его творчества послужили местный сицилийский фольклор и пастушеские песни Южной Италии, откуда поэт и почерпнул весьма интересный материал для своих «идиллий». В Риме произведения Феокрита стали известны только в начале I века до н. э. и пользовались большой популярностью в литературных кружках.

Буколический жанр предполагал максимальное обращение поэта к сельской жизни, подробные описания сценок пастушеского быта, любовных переживаний пастухов, идиллической жизни на лоне природы. Героем буколик часто выступал юный покровитель пастухов Дафнис, сын бога Гермеса и сицилийской нимфы, умерший от несчастной любви. Важным признаком буколического жанра являлась также общая музыкальность поэзии, которая выражалась в сольном или состязательном (поочерёдном, «амебейном») пении пастухов, что весьма характерно для эклог Вергилия.

Создавая свои «Буколики», Вергилий не только заимствовал сюжеты, образы и мотивы у Феокрита, но и переводил отдельные строки и даже значительные куски из его произведений и включал их в свои эклоги. В отличие от Феокрита он избрал местом действия «Буколик» не Сицилию или остров Кос, а область Аркадию, расположенную на греческом полуострове Пелопоннес и считавшуюся пастушеским раем, местом беззаботной жизни. Именно из Аркадии за 60 лет до Троянской войны прибыл в Италию легендарный царь Эвандр, основавший город на Палатинском холме и гостеприимно принявший у себя Энея. При этом Вергилий изобразил не реальную, а мифическую Аркадию, некий утопический идеал, где смешались времена года и географические ориентиры Греции и Италии. И населил эту Аркадию идеализированными, весьма чувствительными и ранимыми пастухами-козопасами, живущими в полной гармонии с природой и поющими о чистой, незамутнённой любви. При всём этом в «Буколиках» содержатся подлинные биографические данные, имеются достоверные описания италийской природы и упоминаются реальные исторические лица.

Приступая к созданию «Буколик», Вергилий решил удалиться в родные Анды, чтобы в отцовском поместье найти убежище от гражданских междоусобиц. Здесь он намеревался безмятежно жить в созданном им воображаемом мире, где сладко благоухают цветы и травы, весело щебечут птицы и стрекочут цикады, тихо журчат прозрачные ручьи, в тени раскидистых деревьев мирно пасётся скот, а юные пастухи состязаются в пении, предаются веселью и любви со своими подружками. Однако Вергилию не удалось убежать от суровой действительности.

По мнению ряда учёных, первыми были созданы вторая, третья, пятая и седьмая эклоги, которые датируются, соответственно, концом 42 года. Затем в 41 году на свет появилась первая эклога. В 40 году поэт закончил девятую, четвёртую и шестую эклоги, а в 39‑м — восьмую и десятую эклоги[311]. Первоначально эклоги издавались по отдельности, и каждая имела своё заглавие[312]. В конце 39 года Вергилий составил из них сборник, в котором поместил эклоги совершенно не в том порядке, в каком они появлялись на свет[313]. Эклоги, написанные в повествовательной форме (в форме монологов), размещены им как чётные, а созданные в форме диалогов — как нечётные.

Первая эклога под названием «Титир»[314] посвящена Октавиану в качестве благодарности за возвращённое родовое поместье, конфискованное в 41 году в пользу солдат-ветеранов у семьи Вергилия. Эта эклога написана в форме диалога между аркадскими пастухами Титиром и Мелибеем. Место действия — мифическая Аркадия, но на самом деле это «родные края» и «отчизна»[315], то есть мантуанская область, холмистые окрестности деревни Анды. Поэт упоминает и лежащую в речной долине Мантую, не указывая её названия, описывает родные берега реки Минций, заросшие камышом и ивой. Оба пастуха соответственно выступают как типичные представители бедного италийского крестьянства: владеют небольшими земельными участками, пасут скот (коз и коров), делают творог, собирают плоды, обрабатывают поля, ухаживают за садами и виноградниками, а продукты своего труда отвозят на продажу в город[316]. При этом считается, что под именем Титира скрывается сам Вергилий, а под именем Мелибея — один из соседей поэта, тоже пострадавший от конфискаций. Комментатор Сервий по этому поводу писал: «…в этом месте под личностью Титира мы должны понимать Вергилия, впрочем не везде, а лишь там, где этого требует разум»[317].

Мелибей встречает пожилого пастуха Титира, лежащего «в тени широковетвистого бука», и интересуется, почему тот беззаботно наигрывает на свирели и прохлаждается в тени деревьев, в то время как ему самому приходится покидать родные края и свою землю. Титир скромно отвечает:

Мелибей, нам бог спокойствие это доставил — Ибо он бог для меня, и навек, — алтарь его часто Кровью будет поить ягнёнок из наших овчарен. Он и коровам моим пастись, как видишь, позволил, И самому мне играть, что хочу, на сельской тростинке[318].

Под именем этого безымянного бога, конечно же, подразумевается Октавиан, благодаря которому поэту была возвращена земля. Интересно, что Вергилий называет Октавиана богом задолго до официального обожествления, осторожно оговаривая при этом, что «он бог для меня». Но начало было положено!

Мелибей удивляется и просит Титира рассказать поподробнее о том, как ему удалось добиться успеха, когда «смута повсюду в полях», и кто этот загадочный бог. Титир повествует о своей тяжёлой жизни, о том, как на старости лет он отправился в Рим, чтобы добиться освобождения из рабства, и увидел там божественного юношу, для которого теперь «ежегодно дней по дважды шести алтари наши дымом курятся»[319]. Этот юноша (Октавиан) удовлетворил все его просьбы и оставил за ним землю, поэтому Титир теперь будет вечно хранить его образ в своём сердце. Мелибей рад за друга, но горько сетует на свою судьбу:

Мы же уходим — одни к истомлённым жаждою афрам, К скифам другие; дойдём, пожалуй, до быстрого Окса И до британнов самих, от мира всего отделённых. Буду ль когда-нибудь вновь любоваться родными краями, Хижиной бедной моей с её кровлей, дёрном покрытой, Скудную жатву собрать смогу ли я с собственной нивы? Полем, возделанным мной, завладеет вояка безбожный, Варвар — посевами. Вот до чего злополучных сограждан Распри их довели! Для кого ж мы поля засевали! Груши теперь, Мелибей, прививай, рассаживай лозы! Козы, вперёд! Вперёд, — когда-то счастливое стадо! Не полюбуюсь теперь из увитой листвою пещеры, Как повисаете вы вдалеке на круче тернистой, Песен не буду я петь, вас не буду пасти, — без меня вам Дрок зацветший щипать и ветлу горьковатую, козы![320]

Титир старается утешить Мелибея и предлагает ему ночлег, ведь уже так поздно:

Уж в отдаленье — смотри — задымились сельские кровли, И уж длиннее от гор вечерние тянутся тени[321].

Резкий контраст между положением героев держит читателей в напряжении на протяжении всей эклоги. Они будто бы разделены стеклянной стеной: Титир живёт в прекрасном буколическом мире, а Мелибей — в мире реальном, полном невзгод и опасностей. Вергилий очень точно, очень чувственно и проникновенно описал то, что пришлось пережить ему самому в 41 году, когда его родовое имение было конфисковано и разделено между ветеранами. Потеря родного дома — это всегда трагедия, и трагедия тем большая, когда дом отнимают несправедливо: человеку остаётся только идти куда глаза глядят, на край света, «к истомлённым жаждою афрам», «к скифам», «до британнов самих».

Вторая эклога под названием «Алексис» была, возможно, написана самой первой. Основывается она на седьмой, одиннадцатой, двадцать третьей и третьей идиллиях Феокрита. Основное содержание эклоги — это монолог пастуха Коридона, обращённый к рабу-пастуху Алексису (Алексиду), принадлежащему богачу Иоллу. По мнению некоторых античных авторов, под именем Алексиса скрывается Александр (или Алексий) — раб-слуга Азиния Поллиона, а под именем Полла — сам Поллион[322].

Образованные рабы пользовались у римских богачей повышенным спросом и стоили очень дорого. По свидетельству Светония, Вергилий имел двух таких рабов: «Цебета и Александра, которого ему подарил Азиний Поллион и который во второй эклоге «Буколик» назван Алексидом; оба были хорошо образованны, а Цебет даже писал стихи»[323]. Поскольку эти рабы имели образование, поэт, вероятно, использовал их в качестве личных секретарей, которым по утрам диктовал свои стихотворения[324].

Третья эклога под названием «Палемон» по времени создания примыкает ко второй эклоге. Основывается она на четвёртой и пятой, а также частично на первой, восьмой и девятой идиллиях Феокрита. Вергилий изобразил здесь так называемое «амебейное» (поочерёдное) пение как буколическую форму состязания. Буколическое состязание обычно состояло из нескольких частей: перепалка, предложение биться об заклад, приглашение судьи для разрешения спора, само состязание и решение судьи. У Вергилия состязание происходит между юными пастухами Меналком и Даметом. В разгар дня Меналк встречает Дамета и начинает всячески задирать его, обвиняя в соблазнении девушки, в воровстве скота и неумении петь. Дамет не остаётся в долгу, смело парируя несправедливые обвинения, и, наконец, предлагает устроить состязание в пении, ставя в залог корову. Меналк принимает вызов и, в свою очередь, ставит в ответ два прекрасных кубка, вырезанных из бука. Судьёй состязания пастухи приглашают стать соседа Палемона, под именем которого, как полагают учёные, на самом деле скрывается покровитель Вергилия Азиний Поллион. Втроём они устраиваются на мягкой траве, и Палемон велит пастухам:

Ты начинаешь, Дамет, а ты, Меналк, отвечаешь. В очередь будете петь — состязания любят Камены[325].

Сначала Дамет и Меналк обмениваются песенными репликами (двустишиями) о своих любовных предпочтениях, затем трижды с восторгом упоминают Азиния Поллиона[326] и, наконец, заводят песни о своих стадах и загадывают друг другу загадки. Поскольку оба пастуха довольно сильны, Палемон решает на этом прекратить состязание, заявляя:

Нет, такое не мне меж вас разрешать состязанье. Оба телицы равно вы достойны, — и каждый, кто сладкой Не убоится любви, а горькой не испытает[327].

Знаменитая четвёртая эклога под названием «Поллион» является самой загадочной. Она посвящена близкому другу Вергилия Азинию Поллиону, консулу 40 года, участвовавшему в заключении Брундизийского договора между Октавианом и Марком Антонием. Как полагают некоторые учёные, сюжет эклоги восходит к двенадцатому ямбу греческого поэта Каллимаха из Кирены (около 310 — около 240), долгое время жившего в Александрии. Вергилий повествует о вечном круговороте времён и скором возвращении «золотого века», а также о рождении некоего загадочного младенца, с которым на землю придут мир и благоденствие:

Круг последний настал по вещанью пророчицы Кумской, Сызнова ныне времён зачинается строй величавый, Дева грядёт к нам опять, грядёт Сатурново царство. Снова с высоких небес посылается новое племя. К новорождённому будь благосклонна, с которым на смену Роду железному род золотой по земле расселится. Дева Луцина! Уже Аполлон твой над миром владыка[328].

Согласно философским представлениям римлян, окружающий мир развивался по спирали и каждому периоду (кругу, веку) покровительствовало особое божество. В 40 году как раз подходил к концу период правления богини Дианы («Девы Луцины»[329]), так называемый «железный век», и, соответственно, начинался период правления бога Аполлона, вместе с которым должен был возвратиться «золотой век», счастливое «царство Сатурна». Не случайно Вергилий, обращаясь к консулу этого года Азинию Поллиону, восклицает: