Товарищи крепко жали ей руку.
Процесс длился восемь дней. На последнем заседании председатель суда зачитал бесстрастным голосом приговор:
«Именем Польской республики Пинский окружной суд 10–17 января 1927 года в судебном заседании уголовной коллегии в г. Бресте в следующем составе… рассматривал дело… На основании обвинительного заключения прокуратуры от 12 ноября 1926 года к судебной ответственности перед окружным судом были привлечены жители:
…Вера Хоружая, 23 лет, без постоянного места жительства… Вера Хоружая принимала участие в деятельности Брестского окружного комитета коммунистической молодежи Западной Белоруссии в качестве делегата Центрального Комитета КПЗБ, принимала участие в конференциях комсомола…
Окружной суд устанавливает, что действие, инкриминируемое обвиняемой… Вере Хоружей, содержит элементы участия в заговоре, организованном для совершения покушения на установленный основными законами государственный строй Польши и целостность ее государственной территории, в заговоре, участие в котором предусмотрено ст. 102, ч. I УК и грозит наказанием до 8 лет строгого тюремного заключения.
Принимая во внимание обстоятельства дела, сопутствующие совершенному каждым обвиняемым его преступления, окружной суд признает правильным приговорить… Веру Хоружую к шести годам строгого тюремного заключения…»
Когда Реут закончил чтение приговора, заключенные вытащили из карманов красные бантики, заготовленные накануне в тюрьме, и прикрепили их к груди. Один из них, рабочий Григорий Антонович Каленик, вскочил на скамью и звонким голосом выкрикнул:
— Долой фашистское правительство палача Пилсудского! Да здравствует диктатура пролетариата!
Вместе с другими членами тюремного парткома Вера разрабатывала порядок поведения подсудимых в суде. Тогда и решили, что именно Каленик начнет политическую демонстрацию в зале заседаний суда. Сейчас, поддерживая своего боевого товарища, она запела «Интернационал». Остальные осужденные дружно поддержали ее. Онемевшие от неожиданности, полицейские растерялись, не зная, что делать. Потом стали избивать заключенных прикладами карабинов, хватали за шиворот и тащили из здания суда.
А там, на улице, уже собралась огромная толпа.
Она гудела, раздавались выкрики:
— Изверги! Палачи! Убийцы! Кровососы!
— Долой правительство фашиста Пилсудского!
— Смерть палачам! Да здравствуют коммунисты!
— Дайте им сдачи, товарищи, мы вас поддержим! Толпа грозно надвигалась на полицейских.
Могучие мозолистые кулаки поднялись над головами. Вот группа рабочих надвинулась на полицейских.
— Скорее, скорее! — охрипшим от страха голосом кричал офицер.
Поспешно затолкав узников в тюремные машины, полицейские еле вырвались из окружавшей их толпы.
Намечая политическую демонстрацию, партийный комитет не знал, что она получит поддержку трудящихся Бреста. Вера торжествовала. Их работа не пропала даром. Семена правды, которые и она сеяла среди тружеников Бреста, уже дают дружные всходы. Поэтому синяки и ссадины, полученные от полицейских во время потасовки, болели не так уж сильно. Что значит физическая боль, если на душе такое ликование: ее родной коллектив решительно заявил о своей силе, о своем влиянии на широкие массы трудящихся, о неразрывных связях с народом. И враги ощутили это!
Из Бреста ее отправили обратно в белостокскую тюрьму.