Несмотря на эту угрозу, Баллоу пошел за Бундером и видел, как тот пересек несколько улиц и вошел в здание полиции. С этого момента он перестал доверять Бундеру, ни одно его слово уже не казалось ему правдивым. Он вскочил в машину, поехал в дом на Сквер Северин, за четверть часа упаковал вещи свои и Эрики и помчался в аэропорт.

Того, что они тогда оба пережили, он не мог вспоминать без внутренней муки. «Я говорила тебе, предупреждала», – только раз обратилась к нему Эрика. У них не было визы в родную страну, поэтому после прилета их задержали в аэропорту. Баллоу позвонил в фирму, и тут же за ними приехали двое.

Они были очень молоды, красивы, элегантны и вежливы. Они говорили: «Пожалуйста, садитесь поудобнее. Пожалуйста, расслабьтесь». Угощали сигаретами. А когда он хотел угостить их своими и полез в карман, его схватили за руки. «Пожалуйста, не делайте этого перед личным досмотром, иначе мы наденем вам наручники». Баллоу был добродушен, расслаблен, чувствовал себя хорошо. Он посмотрел на свои узкие ладони карманного вора и сказал им с улыбкой, что если они взяли с собой стандартные наручники, то он покажет им, как от них освобождаться. Они улыбнулись и сказали, что это была только шутка, у них нет с собой никаких наручников. Позже они тоже были вежливыми, но и он не сопротивлялся. Ему велели раздеться догола, взяли его вещи, а ему дали тюремное тряпье. Так он оказался в месте, которое они назвали «безопасным», потому что тюрьмой это, конечно, не было, а была удобная комната с телевизором и радио, диваном, письменным столом, даже с пишущей машинкой. Но окна были зарешечены и выходили в огороженный высокими стенами сад, по которому время от времени в обществе этих юношей он мог погулять часок, а иногда и дольше. Его проверяли на детекторе лжи, потом были долгие, многочасовые допросы, которые они называли беседами. Расспрашивал Баллоу его бывший начальник, тот самый, который первый раз посылал его за границу, и еще один, которого он не знал. Вопросы были однообразными и вертелись вокруг одного и того же: как случилось, что, несмотря на предупреждение Эрики, он не сориентировался в том, что собирается сделать Иво Бундер. Сколько папок взял с собой Иво Бундер, что оставил, какие и кого компрометирующие документы и фотографии содержались в папках, которые он забрал с собой в полицию, а что содержалось в папках, которые он оставил. Что он говорил в ту ночь – точно, слово в слово, фразу за фразой. Какое у него было выражение лица, что говорил тогда Баллоу и что означает то, что он любил Бундера. Ему велели также объяснить, почему он поддался панике, раз Бундер уверял, что не выдаст его, и в самом деле никого из их фирмы до сих пор не выдал.

Кормили его хорошо, по внутреннему телефону он мог попросить кофе или чай, но в двери был глазок. Из факта, что только четыре человека вступали с ним в контакт, он сделал вывод, что, видимо, вскоре ему велят снова выехать за границу. Ему вручили анкету с вопросами по поводу дел, которыми он занимался, и попросили, чтобы он подробно на них ответил. Целыми днями и даже ночами он писал на машинке свой отчет. Каких мест – ресторанов, кофеен, бистро – надо избегать. В каких можно встретить педерастов, в каких – лесбиянок. Где проще всего завязать контакт с людьми из чужих, фирм, как надо одеваться, какие сигареты курить, в каких отелях существуют два или три выхода. В каких случаях надо избегать летать самолетами, а в каких – ездить поездами или на машине. Шесть недель спустя получилась целая книга, которую у него забрали и, похоже, размножили: он тоже когда-то должен был читать такие отчеты. Но дела Бундера он не смог объяснить до конца, и это бросало мрачную тень на все, что он говорил. Ведь как объяснишь, что любил кого-то, и это усложняло все дело. К чертям, ведь он не мог отрицать, что на собственной машине довез Бундера почти до самого здания полиции. А раз так, то откуда эта страшная паника, бегство, которое могло броситься кому-то в глаза? Нужно было просто сменить место жительства, украсть у кого-нибудь паспорт и работать дальше. Ошибка, явная ошибка в работе.

И это свидание с Эрикой, которая высказала ему правду об их совместной жизни и заявила, что уходит к кому-то другому, с кем она познакомилась и кого полюбила. «Не хочу я туда возвращаться», – взорвался он во время очередной беседы, которая была допросом. Они посмотрели на него как на сумасшедшего. «Само собой разумеется, что вы уже не сможете туда вернуться». Но, видимо, они все-таки не сказали правду, потому что его по-прежнему видели только четверо. Пока, наконец, ему не вернули его вещи, даже ремень из крокодильей кожи со спрятанной в нем тоненькой железкой и чужими деньгами, каждую мелочь, вынутую из его карманов, и не отвезли домой. Ему вручили удостоверение личности на имя Юзефа Марына и попросили, чтобы он, однако, не покидал своей квартиры. Три, нет, даже четыре дня он жил в этой квартире вместе с Эрикой. Она готовила ему еду, но они не разговаривали друг с другом ни о прошлом, ни о будущем. Они не спали вместе, впрочем, с ним случилось что-то странное – у него пропала охота к этим делам. Он чувствовал себя измученным, выжженным дотла. Он читал, спал, смотрел телевизор, бродил по квартире в мягких шлепанцах. На четвертый день за ним приехали на машине, вручили приказ о назначении на должность охотинспектора, ждали, пока он упаковывал вещи и садился в поезд. Тогда он и узнал, что на свете есть деревушка Морденги, до которой он должен был потом еще ехать автобусом. «Ради вашего же блага, – сказали ему на прощание, – не приезжайте ни в столицу, ни в какой-нибудь другой большой город». Ему сообщили пароль. Он обрадовался, что для него закончилось безделье, что он окажется в больших лесах и в одиночестве сможет верхом мерить лесные тропки и дорожки. Плохо, однако, что он поселился в лесничестве Кулеши и должен был слушать, как скрипит кровать наверху. Это пробудило в нем злобу, углубило чувство страха, что он стал таким же, как тот тип, который выслеживал его из-за ревности, потому что после допросов в полиции уже не мог жить с прислугой из отеля. Неужели такой конец ожидал и его, Юзефа Марына?

…В сумерках он задернул шторы и зажег в комнате свет. Потом позвонил на телефонную станцию отеля и сообщил, что спустится на ужин и, если кто-то ему будет звонить, пусть перезвонит через чае. На момент он заглянул в зал, где играл оркестр, но на площадке еще никто не танцевал. За столиками сидели одни проститутки и было очень мало мужчин, преимущественно арабы. Он поел в баре, потом, однако, снова спустился вниз и, закурив сигарету, задержался в коридоре возле дамского туалета. На любой географической широте те, кто хочет женщину за деньги, попросту ждут проститутку в коридоре, ведущем в женский туалет. Проститутки ходили туда все время – чтобы подкраситься, но всегда цель была совершенно другой.

Мимо него прошли несколько из них, он остановил высокую, худощавую блондинку с длинными волосами, в белой вышитой блузочке и в белых шароварах. Она немного напоминала Эрику, едва напоминала, потому что красота Эрики была почти совершенной, а у этой – средней.

– Мы могли бы провести пару минут в моей комнате, – сказал он ей по-немецки. Она окинула его внимательным взглядом, потому что он показался ей подозрительным. Он был слишком красив. Такой мужик может выйти из отеля на улицу – и любая из так называемых честных девушек, которые любят гулять возле отеля, будет к его услугам. Она, однако, не исключала, что этот тип предпочитает проституток.

– Надолго? – спросила она на слабом немецком.

– Два-три часа…

Девушка кивнула головой.

– Я скажу своей подружке и сейчас же к вам приду. Какая у вас комната?

– Я подожду здесь, – пожал он плечами.

Он не хотел называть свой номер. Перед тем как пойти к Марыну, она могла спросить о нем в регистратуре и узнать, что он не иностранец.

Она кивнула и вернулась в зал для танцев. С собой у нее была только пестрая косметичка – как у каждой проститутки. Никаких сумочек и документов. В косметичке пачка презервативов, помада, карандаш для бровей, платочек, какие-нибудь пустяковины, зажигалка, сигареты.

Скоро она вернулась, и Марын снова почувствовал в ней недоверие.

– Может, сначала чего-нибудь выпьем? – предложила она.

– Это можно сделать у меня, – ответил он. Когда они шли по коридору, она спросила:

– Ты надолго приехал?

– Видно будет, – сказал он. – А ты что? Работаешь на полицию?