– Я готов! – отвечал Казимир. – Только веры я не вашей.

– Стоп, стоп, стоп! – прервал я намечающееся сватовство. – Казимир у меня на службе, и венчаться ему недосуг, и вера опять же. Однако сговор не венчание, и коли невеста не против, то отчего бы и нет. Вот война кончится, а там, глядишь, и решим, кто какой веры держится.

– Ты чего творишь, – продолжил я, обернувшись к нему, – ополоумел?

– Жалко ее, – вздохнул бывший лисовчик.

– Нет, ты посмотри, жалко ему! – возмутился я. – Пол-России со своим паном Мухой ограбил – было не жалко, а тут на тебе, пожалел волк кобылу! Ладно, то-то я смотрю, ты последнее время как мешком ударенный ходишь. Будь по-твоему, но помни: если заставят в православие перейти – не взыщи и на меня не смотри, я тебя сам к попу отволоку. Тьфу ты, пропасть, все зло от баб!

Как видно, дворянин Шерстов и впрямь полагал приключившуюся с дочкой беду большим позором и оттого был рад сбагрить ее первому подвернувшемуся. Не прошло и получаса, как мы сидели в красной горнице дворянского терема на самом настоящем сватовстве. Самое почетное место по знатности досталось мне, рядом сидел Аникита, дальше сели прочие дворяне и дети боярские из моего бывшего рейтарского регимента. Я с ними всеми тепло поздоровался, называя по именам, – кого сам припомнил, кого Аникита подсказал, и они отвечали мне с искренней приязнью. Видать, и вправду поминали меня добром.

Чин сватовства тем временем шел своим чередом, а я, улучив минуту, спросил у своего бывшего рейтара:

– А вот скажи мне, сокол ясный, ты у нас вроде как сын боярский, а ведешь себя перед Шерстовым точно маркграф перед бароном. Чего я про тебя не знаю, друг ситный?

– Ничего от тебя не утаишь, княже, – усмехнулся Аникита. – Обманул я тебя, был грех. Роду я старинного и знатного, хотя и обедневшего. Только родню мою всю побили в Смуту, а как в полон попал, так и назвался простым сыном боярским. Выкупа за меня все одно платить родне нечем, да и родни той осталось с гулькин нос, тетка да сестра. Так бы и пропал на галерах, кабы ты нас на службу не позвал.

– Ишь ты, и как ты прозываешься, Аникита Иванович?

– Вельяминовы мы.

Как и многие мои сверстники, в детстве я зачитывался книгами Балашова, так что нет ничего удивительного, что фамилия эта показалась мне знакомой.

– Ишь ты, от тысяцкого Ивана Калиты, получается, род ведешь?

– Нет, княже, – ответил крутнувший головой от моей осведомленности Аникита, – то другие Вельяминовы, а мы Вельяминовы-Хлебовы, от князя Чика ведемся.

– А чего же сам не князь? Или пращур твой зимой в Москву приехал и вместо титула шубу получил?

– Все-то ты, пресветлый князь, знаешь, а простой вещи не понимаешь, – усмехнулся Аникита. – Князей на Москве как собак нерезаных, хоть Рюриковичей, хоть Гедиминовичей, хоть Чингизидов, а вот шубой великокняжеской далеко не каждого жаловали.

– Так ты, значит, у нас боярин?

– Боярин не боярин, а твоей милостью почти две сотни ратных в ополчение привел, да каких ратных! В доспехах, да на хороших конях, да с огненным боем! Мало у кого и из старых бояр таковая дружина, так что и тут я тебя, князь, благословлять должен денно и нощно. Ты сам-то как здесь оказался?

– Не поверишь, в плен попал к лисовчикам.

– Эва как, а кто же с тобой сладил? Ты, княже, не в обиду будь сказано, хоть и худосочный, а биться здоров, хоть на шпагах, хоть еще как. С тобой так просто и не совладаешь.