Восстание лигуров. — Умиротворение Востока. — Обожествление Юлии на Востоке. — Европейские провинции и их подати. — Италийский вывоз в Галлию. — Причины кризиса в европейских провинциях. — Галлия и германцы. — Новая германская опасность. — Реставрированная республика неспособна вести дипломатические переговоры. — Август и внешняя политика. — Административная реорганизация Альп. — Новые стратегические дороги через Альпы. — Военные реформы. — Агриппа и Ирод в Малой Азии. — Новое благосостояние Востока. — Медленный прогресс Греции.

Восстание лигуров

Обе оды имели громадный успех. Даже критики, выказывавшие восстание такую суровость по отношению к метрике и лирике Горация, объявили себя побежденными.[35] Впервые одинокий писатель был голосом всей Италии. К несчастью, также в первый раз, он, обычно столь остроумный и проницательный, написал много глупостей. Август должно быть, улыбался, читая в последних строфах оды к Тиберию, что Галлия не боится смерти и что гордые сикамбры положили оружие в удивлении перед Августом. Обе оды были прекрасны, но показывали, что Гораций ничего не понимал в событиях, происходивших по ту сторону Альп, а публика понимала это еще менее.

Действительно, в то время, как реты и винделики только что были покорены, а Гораций в своих стихах так легко заставлял пасть на колени все народы перед Августом и величием Рима, лигуры приморских Альп подняли восстание [36] и увлекли за собой часть подданных Коттия.[37] Это было началом новой войны, которая, не будучи опасной, была трудной и дорогостоящей, главным образом, /вследствие отсутствия дорог. Войска, чтобы напасть на восставших в их глубоких долинах, должны были двинуться по старой дороге, которая из Дертоны (совр. Tortona), через Aquae Statiellae (совр. Aquae) шла через горы до современного Вадо и, проходя после Вадо по морскому берегу, доходила до Нарбонской Галлии. В 43 г. Антоний прошел по этой плохой дороге с остатками армии, разбитой под стенами Мутины; но времена очень изменились, и солдаты были уже другие. Нельзя было более посылать легионы с их тяжелым багажом по таким плохим дорогам.[38] Таким образом, этой обширной империи, неизмеримое могущество которой прославлял Гораций, было очень трудно, вследствие недостатка дорог, подавить мятеж варварских племен, разразившийся на самых границах Италии. Август был принужден просить у сената необходимых средств для исправления дороги и заняться этой работой.

Умиротворение Востока

Несмотря на это затруднение гордость и дерзость лигуров, конечно, не заботили бы Августа, если бы все народы и реки, упомянутые Горацием, действительно слагали свою покорность к его стопам. Август, напротив, несмотря на прекрасные стихи Горация, видел, что положение империи значительно изменилось по сравнению с тем, что было двадцать лет тому назад. Тогда главной угрозой империи был Восток: на Востоке города периодически восставали и производили каждый раз резню римских граждан; на Востоке постоянно отлагались крупные и мелкие государства, находившиеся под протекторатом Рима; на Востоке горцы в своёй дикой независимости угрожали римскому владычеству на равнине и александрийский двор плел свои коварные интриги; на Востоке же грозили границам наиболее страшные враги — парфяне. Но в течение двадцати лет все эти затруднения исчезли, и, когда к концу 16 г. Агриппа прибыл с Юлией в Азию, парфяне были совершенно спокойны, нисколько не думая воспользоваться разразившимися в западных провинциях войнами с целью отнять Армению. Напротив, значительная партия среди них стремилась к дружбе и даже союзу с Римом. При дворе была царская наложница, прежняя италийская рабыня, подаренная Фраату Цезарем, которую Иосиф называет Тес-мусса, настоящее же имя ее, судя по надписи на одной монете, было Тея Муза.

Эта наложница, пользовавшаяся большим влиянием на царя, задумала теперь устранить от наследования законных царских сыновей в пользу своего сына и, желая обеспечить последнему помощь Рима, встала во главе партии, стремившейся к союзу между Римом и Парфянской империей.[39] Поэтому во всей Малой Азии до Армении и во всей Сирии до Евфрата у Рима были развязаны руки. При этих условиях не стоило много заниматься затруднениями, возникавшими в Боспорском царстве (охватывавшем Крым и соседние страны возле устьев Дона), где после смерти царя Асандра авантюрист по имени Скрибоний, выдававший себя за племянника Митридата, женился на царице-вдове Динамии и готовился заставить провозгласить себя царем Боспора, утверждая, что Август дал на это свое согласие. Агриппа не желал позволить этому обманщику взойти на боспорский трон и хотел выдать замуж Динамию за Полемона, царя Понта, с целью соединить таким образом Боспор и Понт. Он думал, что воля Рима может быть навязана этой отдаленной стране морской демонстрацией возле берегов царства, которую Полемон и он приготовляли неспеша.[40] Таким образом, вся великая работа, которой он занялся на Востоке, состояла в данный момент в том, что вместе с Юлией он принимал бесчисленные почести, присутствовал на праздниках, позволял осыпать себя похвалами в надписях и воздвигать свои статуи из мрамора и бронзы.[41] Он разрешил азиатским народам возвести Юлию на Олимп к Августу в виде символа горячего преклонения греко-азиатских жителей перед тем великим вековым учреждением, которое одно, как казалось, могло координировать частные интересы городов и защищать эллинизм против Парфии. Из латинских женщин Юлия была первой, игравшей роль богини в запутанной мелодраме своей эпохи; она была почтена божественным титулом на Пафосе,[42] титулом Новой Афродиты в Митилене,[43] титулом Афродиты Генетрикс в Эресе[44] и заняла в других городах место рядом с Гестией.[45] Потом, в то время как Друз и Тиберий сражались в Винделикии и Ретии, Агриппа и Юлия весной 15 г. отправились с визитом к Ироду, который, желая оказать любезность зятю и дочери Августа, прибыл к ним в Азию.

Европейские провинции и их подати

15 г. до P.X

Но в момент, когда Восток, столь взволнованный двадцать лет тому назад, успокаивался, варварские кельты, германцы, иллирийцы и фракийцы, до тех пор спокойные, стали волноваться за Альпами и в долинах Дуная и Рейна. Главной причиной этого опасного волнения, была реформа, наложившая в 25 г. подать на европейские провинции. Древние историки постоянно говорят, что Галлия была недовольна цензом, что далматы и паннонцы восстали по причине слишкой тяжелой наложенной на них подати. Но почему эти подати так жестоко заставили страдать эти провинции? Почему западные провинции постоянно жаловались на налоги, тогда как восточные провинции принимали фискальную обязанность по отношению к метрополии молча и без жалоб? Не имея более точных подробностей, мы можем предполагать о происходившем в этих провинциях только косвенно, на основании более недавних исторических опытов, имеющих некоторую аналогию с тогдашним положением. Рим — это несомненно — во всех провинциях собирал большую часть податей в виде драгоценных металлов. А по мере того как повсюду развивались искусство, промышленность и торговля, по мере того как ориентализм распространялся в Италии, там все более потребляли приходившие с Востока предметы роскоши; вина, благовония, плоды, медицинские растения, шерсть, ткани, драгоценные предметы и произведения искусств. Восток, таким образом, платил наибольшую часть своей подати товарами роскоши; в обмен на них он вновь получал в Италии золото и серебро, вносимые в кассы проконсула или пропретора. Конечно, восточные провинции должны были уступать римской метрополии часть своих земледельческих и промышленных продуктов; но так как эти продукты с наступлением мира становились очень многочисленны, так как Рим после Акция не был более чрезмерно требователен и так как взамен подати он давал по крайней мере мир, столь необходимый для торговли и промышленности, то восточные провинции покорно платили подать, ибо могли ее платить. Напротив, подать должна была тяжким бременем ложиться на большинство варварских провинций Европы, потому что последние не приготовляли произведений роскоши и не производили сельскохозяйственных продуктов, которые могли бы вывозить в Италию. Поэтому им приходилось платить свою подать преимущественно золотом и серебром. Рим из этих провинций вывозил только золото и серебро, тратившиеся в Италии и в других провинциях на содержание армии, публичные работы и другие государственные надобности. Поэтому понятно, что сейчас же по окончании гражданских войн Галлия с воодушевлением бросилась разыскивать и эксплуатировать золотые и серебряные рудники, и Ликин показывал Августу целые комнаты, наполненные драгоценными металлами. Но если столь населенная, столь деятельная и богатая рудниками Галлия могла с относительной легкостью извлекать из земли драгоценные металлы, то не так было в других провинциях— у бедных далматов или диких паннонцев. Римское владычество и возложенные на них подати сделали в этих странах брешь, через которую с трудом собранное золото и серебро утекало в другие области империи, производя постепенно те же гибельные результаты, которые производили чрезмерные налоги и отлив денег к городам в наиболее бедных провинциях и деревнях Франции в последние годы царствования Людовика XIV. Стоимость денег должна была возрастать, стоимость продуктов и земель уменьшаться, так как доходы и налоги, взимаемые в денежной форме, оставались те же самые или увеличились. Поэтому в деревнях развивались долги, уменьшалось население, росло недовольство.[46]

Этим, по моему мнению, можно объяснить отчаяние, побудившее скоро столько народов взяться за оружие против Рима и его сборщиков податей.

Развитие вывоза из Италии в Галлию