Все эти меры (в сочетании с устройством больниц) привели к повышению уровня организации и качества медицинской помощи. Историк: «…зарождается государственная медицина, которая в XVII столетии занимает уже важное место, в то время как народная и монастырская медицина отходит на второй план. Наступил новый этап в истории отечественной медицины, когда управление медицинским делом в стране перешло в руки государства».
А теперь перенесемся во времена Екатерины Великой. Она немало сделала для развития русской медицины, но разговор в данном случае не об этом. Речь пойдет об одной-единственной, зато, без преувеличения, великой заслуге Екатерины перед медициной.
Екатерина ввела в России оспопрививание.
Вполне возможно, кому-то, плохо знакомому с историей вопроса, это не покажется столь уж великим достижением. Ничего удивительного. Просто-напросто очень многие, даже хорошо зная об эпидемиях чумы и холеры, как-то подзабыли, чем была оспа для людей прежних веков…
Оспа была известна с древних времен, но по каким-то неведомым причинам стала широко распространяться в Европе (и, соответственно, в России) лишь с начала XV века. Кое в чем она была пострашнее даже чумы и холеры – их эпидемии накатывались эпизодически и, в общем, не столь уж часто, а вот оспа никогда не носила характера эпидемии: с момента появления в Европе она оставалась там постоянно, убивая регулярно, методично, беспрерывно. По разным подсчетам, с начала XV века до начала XIX (когда стали широко распространяться противооспенные прививки), за четыреста лет, эта хворь уносила от 400 000 до 500 000 человеческих жизней ежегодно. Заразиться было крайне легко, а вот вылечиться… Никаких лекарств до появления в XVIII веке первых прививок попросту не существовало. Всякий заболевший вытягивал билет жуткой лотереи. Исход зависел исключительно от воли случая: повезет – не повезет.
Известны два основных типа оспы: обычная и так называемая геморрагическая. При второй, кроме гнойников на коже, возникали еще внутренние кровотечения, а потому уровень смертности, по достоверным подсчетам, составлял примерно 90 %. «Обычная» оспа, несмотря на вроде бы мирное название, ангельской кротостью тоже не отличалась. Разве что процент смертности был примерно наполовину меньше, чем у геморрагической. Но обе разновидности оспы уродовали всякого заболевшего. При заражении у любого из них не только тело, но и лицо покрывалось гнойниками. Если человек выздоравливал, гнойные выделения прекращались, гнойники покрывались струпьями, а когда струпья отпадали, лицо навсегда оставалось покрытым не просто рябинами, но сплошь и рядом еще и уродливыми рубцами. Валентин Пикуль в одном из своих романов написал примечательную фразу: «Не верьте воздушным прелестям портретов красавиц прошлого – их оригиналы были корявыми!»
Именно так все и обстояло… Триста лет (учитывая, что оспопрививание распространялось довольно долго, а не было введено «одним махом», пожалуй, что и дольше) над землей словно бушевала невидимая гроза, готовая поразить любого человека в любую секунду. Будущая королева Елизавета еще совсем юной девушкой едва не умерла от оспы, что опять-таки могло самым решительным образом изменить английскую историю (учитывая, что еще продолжалась яростная борьба меж англиканством и католицизмом, разные монархи придерживались разной веры и, взойдя на престол, начинали жестоко преследовать «иноверцев»). Однако Елизавета вытянула не просто выигрышный – счастливейший билет: она не только выздоровела, но и осталась не обезображенной, что случалось невероятно редко. Гораздо меньше повезло ее подруге, леди Мэри Сидней, – она ухаживала за больной Елизаветой, от нее и заразилась. Ее муж потом писал: «Когда я уезжал, она была прекрасной дамой, а когда вернулся, увидел, что она вся изрыта оспой». По крайней мере, осталась в живых…
Врачи, конечно, пытались сделать хоть что-то: в тщетных попытках «избавить тело от яда» пускали кровь, давали больным слабительное и потогонное, вскрывали гнойники и выпускали гной. Пользы от всего этого не было ни малейшей.
Болезнь, похожая на оспу (только протекавшая гораздо легче и сопровождавшаяся крайне невысокой смертностью), издавна наблюдалась и у животных – коров, свиней, ослов, лошадей, верблюдов, овец. Как правило, все ограничивалось лишь высыпанием некоторого количества гнойных пузырьков, не столь уж и больших.
И однажды, во второй половине XVIII века, в Англии молодой сельский врач из «глубинки» Эдвард Дженнер вдруг осознал любопытнейший факт: практически каждая доильщица коров заражается коровьей оспой – и ни одна из них после этого не заболевает человеческой!
Дженнер незамедлительно принялся расспрашивать доильщиц и вскоре с удивлением обнаружил: «простонародье», в отличие от дипломированных докторов, давным-давно знает о какой-то связи меж коровьей оспой и человеческой. Девушки и женщины рассказывали доктору одно и то же: да, практически каждая из доильщиц скорее раньше, чем позже, заражается коровьей оспой, но болезнь протекает так же легко, как у коров, – на руках (и только на руках) появляются «оспенные пузырьки», довольно быстро проходят (разве что у некоторых случается легкое недомогание) – и никто после этого не заболевает оспой человеческой…
Зарывшись в медицинские книги, Дженнер узнал, что у многих неевропейских народов издавна есть обычай заражать детей оспенным гноем, втирая его в царапину на коже. Не гноем коровьей оспы, а человеческой. Дети после этого заболевают, но болезнь протекает крайне легко.
Тут уже можно было кое-что сформулировать: если искусственно заразить человека оспой, он переболеет в легкой форме и никогда больше оспой не заболеет…
Что же, выход найден? Пожалуй что и нет: хватало случаев, когда после прививки ребенок заболевал уже по-настоящему, и начиналась та самая смертельная лотерея… Пожалуй, прививать человеку человеческую же оспу, как это делали помянутые народы, все же дело ненадежное и может кончиться скверно…
А что, если проводить прививку, заражая именно коровьей оспой?
Уже разработав методику прививок, Дженнер все же тридцать лет колебался, но потом решился провести опыт на человеке. Историческая дата известна точно: 14 мая 1796 года Дженнер сделал восьмилетнему мальчику (имя тоже сохранилось в истории – Джемс Фиппс) царапину на руке и внес туда гной с руки очередной подхватившей коровью оспу крестьянки.
У Джемса поначалу появилось легкое недомогание, но уже через несколько дней он почувствовал себя полностью здоровым. Но это лишь подтверждало то, что давным-давно было известно в народе: коровью оспу человек переносит легко. И не более того. Невозможно было пока что предсказать, стал ли мальчик невосприимчив к человеческой оспе. Чтобы это узнать, следовало поставить уже другой опыт, гораздо более рискованный, с угрозой для жизни подопытного…
Вскоре в тех местах случилась очередная вспышка человеческой оспы, и Дженнер наконец решился. Заразил того же Джемса (интересно, как ему оба раза удалось уговорить его родителей?) гноем, взятым у больного, и трое суток в диком напряжении ждал результатов. Пожалуй, на кону стояла не одна, а две жизни: деревенские нравы в глубинке везде просты, заболей ребенок всерьез, к Дженнеру могли нагрянуть в гости односельчане с вилами…
Джемс не заболел! На одном из многочисленных памятников, поставленных впоследствии Дженнеру по всей Европе, он изображен как раз делающим прививку ребенку.
Правда, до памятников членства в многочисленных научных обществах и выбитых в честь Дженнера медалей оставались еще годы и годы. В 1798 году Дженнер опубликовал свою работу о прививке оспы, и оспопрививание стало распространяться сначала по Европе, потом по всему миру – но поначалу весьма туго. Против Дженнера выступили не только церковники, считавшие подобные новшества «противным Божьим законам делом», но и немалое количество врачей в разных странах. Широко распространились всевозможные дурацкие слухи: мол, у тех, кому привили оспу, вырастают рога и коровьи хвосты, они обрастают шерстью, начинают ходить на четвереньках, теряют дар речи, только мычат. Дело осложнялось еще и тем, что Дженнер не мог научно обосновать свое открытие: вирус оспы был обнаружен только в 1906–1907 годах…