— Куда тебе, тихоне, в такое дело лезть! Обижаться нечего, у каждого своя стезя: ты к наукам влечение имеешь, и там имя Орловых, даст Господь, не менее братьев прославишь. Не торопись, — будешь и ты в почёте.
Так и не пустил его; Владимир потом признавался, что всю жизнь об этом сожалел.
Расставшись с Григорием и Фёдором, я поехал домой, чтобы с рассветом в Петергоф за Екатериной отправиться: надо было туда успеть до приезда императора.
В июне ночи белые, я даже не ложился. Утром простился с Ерофеичем:
— Ну, сегодня или грудь в крестах, или голова в кустах! Не поминай лихом, если что…
— Даст Бог, обойдётся, Алексей Григорьевич! — перекрестил он меня. — Главное, на полдороге не останавливайся, иди до конца, а смелости тебе не занимать.
Взял я экипаж у своего приятеля Бибикова, приехал в Петергоф; ищу Екатерину, а её нет нигде! Наконец, насилу отыскал в отдалённом углу сада, в павильоне Монплезир.
Екатерина II.
Художник Г.К. Гроот
Стучусь тихонько в окошко, оно открывается, а в нём какая-то старая немецкая фрау в ночной рубашке и чепце. Спросонья она бог весть что себе вообразила, шепчет:
— О, майн гот, почему вы лазить моё окно, разве мы есть знакомы? Вы очень спешить: извольте делать по этикет.
— Императрица где? — спрашиваю её. — Мне императрица нужна.
— О, императрикс! Вы к ней ходить? — говорит она с большим разочарованием. — Она вам позволила?
Ну, как тут объясниться! — по счастью, на шум вышел Василий Шкурин, камердинер императрицы, которому мы ребёнка её от Григория на воспитание отдали.
— Алексей Григорьевич, это вы? Что случилось? — с тревогой на меня смотрит.
— Подымайте императрицу, — отвечаю я. — Гвардия восстала, в Петербург надо прямо сейчас ехать. Сегодня всё решится.
— Погодите, я вам дверь открою, — говорит, а у самого руки трясутся.
— Не нужно, я через окно влезу. Только не шумите, нам надо тайно действовать, — объясняю я ему.
— Но это не есть прилично! — возмущается фрау. — Чужой мужчина лезет в дом, где есть неодетые женщины!
— Оставьте! — прерывает её Шкурин. — Теперь не до приличий!