Две прелестницы семидесяти лет расположились за соседним столом, попивая шампанское. Та, что сидела вполоборота, была величавой женой советского генерала или даже маршала, на её плече горела бриллиантовая звезда, женщина слушала и светилась красотой — глубокой, какая бывает на полотнах великих живописцев, только с них глядят такие вкрадчивые, смотрящие на ощупь глаза. Она взяла в руки свечу. Светлана вздрогнула — женщина замерла, и свет, подкравшийся к ней, начал смывать с неё годы, в чертах появилась лёгкость и надежда, чёрное платье становилось всё светлее, пока наконец не превратилось в белое. Она повернулась к Светлане, кивнула, посмотрела на Оскара и снова кивнула, а потом поставила на место свечу и стала опять ночью, на плече которой горела звезда.

Другая, в блондинистом парике, с мушкой над красными губами и папиросой в мундштуке, бешено жестикулируя, начала каркать прокуренным голосом — шлюха Тулуз-Лотрека, подумала Светлана.

Глаза Оскара и Светы наконец встретились, он торопливо, неловко загребая ногами, подошёл к ней.

— Кто это? — спросила она.

— С брошью — знаменитая актриса и танцовщица, в прошлом, конечно. Блондинка — страшная вруша, её зовут пани Вроня. Вы что-нибудь хотите?

— Нет.

— А почему вы так грустны?

— А вам какое дело? Вы психиатр или официант?

— Официанты неплохо разбираются в психологии. Я всегда знаю, сколько чаевых мне оставят. Вот вы положите рублей десять.

— Ничего не положу.

— Нет, у вас лицо доброе, глаза печальные, но светлые, как песок в дюнах, когда об него бьёт ветер.

— Вы что, поэт-символист?

— Нет, я только что окончил текстильный институт, хочу стать модельером. Вы из Москвы?

— Нет.

— А откуда?

— От верблюда. Из Волгограда я. Что вы ко мне пристали?

— Что-нибудь закажете?

— У меня денег нет.

— Есть хотите?

— Да.