– Ты шутишь, Наташа?

– Это серьезно. Двадцать три года назад у меня был срыв. Поэтому держи себя в узде, не позволяй себе расслабляться.

Когда мы вернулись, в коридоре ощутимо пахло валерьянкой. Неужели Людмила начала лечиться? Но нет: из своей комнаты выглянула заплаканная Любовь Михайловна:

– Наташа, я не хотела! Я пыталась объяснить твоей матери, что Инна подлая!

– Вы рассказали о Свете? Любовь Михайловна, я же вас просила!

– Как я могла подумать, что сестра сестре может навредить!

– А я вас предупреждала.

Махнула рукой и ушла к себе. Юркнул вслед за мной и Жорка. Но не отсиделись. Распахнулась дверь и влетела Людмила:

– Наташа, ну можно ли быть такой безответственной! Ты знала о суициде и не отобрала у Светы детей! Надо немедленно сообщить Петру, чтобы он их забрал!

– Ты же путем не знаешь ни ее, ни его, однако, уверена, что с ним будет лучше?

– Нечего со мной разговаривать таким тоном! Немедленно дай мне телефон Петра!

– Да бери, он там к обоям над телефоном прикноплен.

– Эта… твоя соседка… она его забрала!

– Видишь ли, она, в отличие от тебя, любит Свету и ее детей и желает им добра.

– Ах, я им зла желаю? Я ответственный человек, и не могу позволить своим племянникам находиться рядом с психически ненормальным человеком!

Жорка, сбежавший к дяде Паше и Марусе, видно, уже получил от них информацию о событиях трехлетней давности, потому что встал в дверях и мотал головой, мол, не давай ей этот номер.

– Ты что, Жорик, не знаешь? Если мама чего решила, не успокоится, пока не добьется. Решила довести Свету до петли – доведет!

– Вот, сама говоришь, что она повесится.

– Если мать детей лишить… а если ты детей лишишься, а? Полезешь в петлю?

– Не говори ерунды! Я христианка!