– Мне? – только и переспросил воевода.

Сам же задумался. Он знал, что было в Добрыне нечто непростое. Некогда, сразу после того, как тот родился, его должны были отдать в жертву темному чародею Кощею Бессмертному. Но не отдали, отбил его у страшилища Свенельд[7]. И, казалось бы, дело уже в прошлом, однако все не так просто было. Ибо в темные безлунные ночи мальчика словно влекла некая неведомая сила, он начинал метаться во сне, потом, не просыпаясь, вставал и куда-то шел. Такое бывает с теми, кто беспокойно лунный свет воспринимает, однако Добрыня беспокойным и будто зачарованным становился именно тогда, когда наступал полный мрак. Его что-то мучило, не давало покоя, еще глуздырем он плакать и метаться в ночи новолуния начинал, а едва говорить научился, пояснил – зовет его кто-то, сладу от этого нет. Родителей это сильно взволновало. Уж каких только снадобий не давал ему Малк, каких только заклятий Малфрида на сына не накладывала – все попусту. Более всего помогло старое проверенное средство: стали они лежанку Добрыни обкладывать мокрыми тряпками: встанет потревоженный малец в потемках, наступит на мокрое и холодное – и проснется. Даже постепенно привык к подобному, уже не так и страшился, а родители пояснили, что это мары беспутные его беспокоят. И вот теперь он говорит, что в прошлом все.

– Хочешь уверить меня, что, как надел крест этот, так и не мучит тебя ничего больше?

– Не мучит.

Свенельд глубоко вздохнул и отпустил крестик. Что тут скажешь. Христианский оберег и впрямь силен, варяг не раз сам в этом убеждался. И он только руками развел.

– Ну, тогда… храни тебя боги.

– Бог, – уточнил Добрыня.

Свенельд хмыкнул.

– Один бог против многих – невесть какая сила. Но если помогает… Только не уверяй меня, Добрыня, что ты стал христианином!

Мальчишка засмеялся.

– Сын ведьмы никогда не станет почитать распятого Бога. Но… матушка ведь как только ни ворожила, а мары меня не отпускали. Теперь же я сам по себе, никакое черное чародейство ко мне не тянется. Правда, матери отец про оберег не велел сказывать. Говорит, сперва сам ей все пояснит, как она вернется.

– Что значит «как вернется»? А где теперь Малфрида?

Добрыня вздохнул. На его детском личике, несмотря на старание казаться степенным, проявилось нечто ранимое, трогательное, даже губы задрожали.

– Да кто ж ее знает? Как ушла перед празднованием Масленицы, так и не объявлялась с тех пор. Однако батя уверяет, что скоро вернуться должна. Он ведь сердцем чует ее появление. И я… чую, наверное. Жду.

Добрыня тосковал по родимой. Какая ни есть – а все же мать. Хотя он уже в том возрасте был, когда мальчишек на Руси отлучали от материнских подолов. Ибо не к добру, если будущего мужа бабы растят и лелеют. Но не об этом думал сейчас Свенельд. Отсутствие ведьмы путало все его планы. Он знал, что Малфрида при муже жила, как кошка: захотела – ушла, захотела – вернулась, чтобы опять вести жизнь обычной бабы. Но уйти она могла надолго.

– Так… – Свенельд потер переносицу, откинул со лба длинные светлые пряди. – Не знаю, каковы там дела у Малка, но переговорить мне с ним нужно. Так что беги и доложи, что жду я его.

Опустившись на песчаный склон, Свенельд смотрел, как мальчишка бежал по тропе, мелькая среди красноватых стволов сосен. Затем перевел задумчивый взгляд на текучую воду реки и стал наблюдать, как светло серебрится Днепр в наступающих сумерках. Солнце уже село за деревьями противоположного берега, но небо еще было ясным, от воды веяло сыростью. Свенельд запахнул накидку. Исход дня в начале травня[8] – это еще не теплые летние зори, сырость вечерняя пробирает до костей. Особенно у воды. Но обождать, видимо, придется. Да и обдумать все не мешало бы.

Когда Ольга повелела ему разыскать и привезти Малфриду, он даже сначала обиделся. Так и сказал ей – мол, что я тебе, прислужник-гонец? Или зазнавшаяся Малфрида ждет, чтобы сам князь-воевода древлянский ей в ножки поклонился?

Но Ольга только молвила: сам должен понимать, что иных гонцов гордячка ведьма может и не принять, а то и напугать так, что те в исполох[9] впадут и побредут сами не ведая куда, – бывало уже такое. И все же княгиня редко когда принималась за какое-либо важное дело, не посоветовавшись сначала со своей подругой чародейкой. Вот и ныне Ольга задумала немыслимое: отправиться в земли дальние, за моря глубокие, до самого Царьграда доплыть решила. И не абы почему, а чтобы уладить с царем византийским уговоры, какие некогда еще Олег Вещий заключал, а позже Игорь князь подтверждал. Но то все было сделано силой оружия. Теперь же Ольга решила войны не начинать, а сделать так, как в иных державах делалось, – при помощи посольства да мирного соглашения. А выйдет ли у нее? Вот для этого Ольга и просила Свенельда разыскать и привезти к ней чародейку Малфриду.

И все же Свенельд не сильно радовался, отправляясь посыльным княгини к ведьме. Ранее она его даже ревновала к ней, ведь одно время Малфрида была его суложью[10], жили вместе они. Потом разошлись, и Свенельд не любил, когда кто-то напоминал, что чародейка когда-то была его боярыней, в тереме его жила. В то время Ольга не была со Свенельдом столь отстраненной и холодной, да и к Малфриде относилась предвзято. Ведь еще до того, как Свенельд взял древлянскую чародейку в жены, та еще и Игорю успела голову заморочить. Но потом все как-то утряслось: Игоря древляне погубили, Свенельд с женой расстался, она с Малком близ Любеча поселилась. И все же Ольге всякий раз докладывали, если ее воевода заезжал к ним, гостил порой в их лесном доме-усадебке. И хотя Ольга поглядывала искоса после этого на Свенельда, у того всегда была отговорка: дочку, мол, навещал. Это для других было ведомо, что Малуша лекаря Малка отцом кличет, на деле же она была рождена от Свенельда. Несмотря на то что сам Свенельд не признал свое отцовство, даже согласился, что девочка Малка Любечанина родителем называет, все же поглядеть, какая из Малуши умница да красавица растет, было ему приятно. Ну а супруги ему в том не перечили. Он же, наезжая к ним, наблюдал, как они поживают, и был уверен, что недолго такой брак выдержит. Но вот же, живут… Варягу это казалось странным. Он сам, еще будучи мужем Малфриды, заметил, что среди людей ей трудно надолго оставаться, маяться она начинает, и есть только одно средство удержать ее женой – покрывать собой как можно чаще, ибо плотская любовь любую чародейку сил ее лишает, делает бабой обычной. Но раз Малфрида так часто исчезала из дома Малка, раз оставляла его, то либо даже этим не мог удержать ее муж, либо она успевала одичать и набраться колдовских сил, пока он по делам уходил, людей лечил в округе, травы особые собирал. А возвращался – и нет уже Малфриды. За хозяйством его тогда их служанка Гапка следила. Вот кто был рачительной да умелой хозяйкой! Все у них в доме было ладно, всего в достатке, да и содержалось все так, как не приспособленная к хозяйским делам ведьма никогда бы не справилась. И Малушу именно Гапка обучала, как дом содержать. Да только у Малуши на все был свой взгляд. И как подросла, заявила вдруг, что не хочет в лесах под Любечем прозябать, и попросилась, чтобы Свенельд за нее слово перед Ольгой замолвил. Мол, хочет она при дворе княгини состоять.