Стена синего пламени очерчивает вокруг меня светящуюся границу и опускается. Кидаюсь вперед в надежде, что получится преодолеть ее, но все бесполезно. Меня отбрасывает внутрь будто бы от невидимой стены.

— Витольд, — проректор с едкой улыбкой в голосе обращается к моему брату. — Ты уже помог нам, рассказав о беременности Эйвиолы. А теперь помоги ей. Иди, помоги своей сестре расположиться.

Что? Он рассказал о моей беременности? Но как?

Не успеваю закончить мысль: рядом со мной из земли вырастают два каменных столба с цепями наручниками. В груди холодеет от разных предположений о том, что хотят со мной сделать. Я пячусь, но граница не дает мне уйти.

Вит же, наоборот, легко ее преодолевает и подходит ко мне вплотную, резко дергая за запястье. Изворачиваюсь и бью его в живот. Он сгибается пополам, выпуская мою руку. Отбегаю к противоположной стороне круга, но он ловит меня поперек тела.

Царапаю его кожу. Брыкаюсь, однако мне это не помогает. Вит с рычанием и шипением подтаскивает меня к столбам.

— Всегда была слишком наивной, но при этом чересчур упрямой, — цедит сквозь стиснутые зубы он. — Сколько тебя пришлось уговаривать пойти на этот гребаный мыс. Твердила все «папа против, папа против!»

Он пищит, изображая то, как я говорила. А ведь тогда он меня ведь обманул, когда сказал, что «сбегал» к папе и «спросил». Мне тогда досталось от отца так, что я была наказана на полгода. А Виту не было ничего.

— Как легко тебя было провести тогда! И так же легко сейчас, — он изловчается и с громким, пугающим щелчком застегивает на мне один наручник.

Металл сначала холодит запястье, а потом начинает обжигать. Я дергаю руку в надежде высвободить кисть, но ничего не выходит. Лишь кожа сдирается об острую грань.

Когда на второй руке с тем же лишающим надежды звуком защелкивается другой наручник, я оказываюсь буквально растянута между столбами. Отчаяние затапливает меня с головой, а слезы обиды, несправедливости и боли прочерчивают дорожки на моих щеках.

Сайтон, где же ты? Я уверена, что ты придешь за мной. Уверена!

Поднимаю голову и пристально смотрю брату в глаза.

— За что? — подавив всхлип, севшим голосом спрашиваю я Вита.

Он стоит напротив меня, переплетя руки на груди. Его взгляд полон холодного огня и самодовольства. Брат действительно получил то, чего добивался. Только почему?

— Как будто ты не знаешь, — ухмыляется он, глядя мне прямо в глаза. — Мой отец после смерти мамы не приводил женщин в дом. А если и задумывался об этом, то я быстро находил способ доказать ему, что нам никто лишний не нужен. У него могла быть только одна женщина — моя мать.

Лицо Вита искажает оскал.

— Так было до тех пор, пока он не купил наложницу. Случайно, просто проходя мимо невольничего рынка, — продолжает он. — И ладно бы просто использовал ее как постельную игрушку. Так он ставил ее наравне с нами, а потом вообще женился на ней! И родилась ты. Обожаемая дочка, с которой носились все.

Он сплевывает, будто говорит о чем-то противном. А, может, это и есть для него противное. Но как же он жил столько времени со мной и ничем не выдавал себя?

— Казалось, все забыли обо мне. Отец попрал память моей матери, а ко мне стал будто бы холоден. Я долго страдал. Это я уже потом узнал, что он женился на моей матери, когда она была беременна. Так что, сестричка… Не сестра ты мне, ведьма!