Дружинники Свенельда сперва, как и обучали их, выстроились строем, закрывшись щитами и выставив вперед оружие. Стрелки стали выпускать одну за другой стрелы, впрочем, особого проку от них не было, и если чудища и замедляли движение, то, вырывая из груди или из морды стрелу, опять медленно и упорно напирали на дружинников. Их натиск было не сдержать, и вскоре строй войска прорвался, люди начали сражаться отдельными группами. Рубились каждый с несколькими нежитями, разили булатом.
На стороне людей было их воинское умение биться и быстрая реакция. Опытный кметь успевал несколько раз рубануть, ударить и отскочить, прежде чем нежить с подвыванием наносила хотя бы один удар. Но нежить брала численностью. На каждого из дружинников приходилось более дюжины, а то и больше опасных обитателей болот, за павшими тут же вставали новые. Тянули корявые лапы топляки, разрывали, валили в заводи. Трудно приходилось и тем, кого окружили упыри. Несмотря на всю медлительность их движений, они были неуязвимы своей мертвенностью. Уже умерших, их приходилось кромсать едва ли не на куски, иначе конечности упырей норовили срастись, отрубленные руки по-паучьи карабкались по телам людей, пытались вцепиться в глаза.
— На куски их, разбрасывать! — криком подсказывали волхвы. Их магия недолго помогала, и они стали поднимать у павших воинов оружие, выставив вперед пики, сами шли на врага.
Коста одним из первых вспомнил воинскую выучку и так орудовал копьем с длинным наконечником, что отбросил не одного длиннорукого лохматого оборотня, а они все лезли и лезли, поблескивая зеленоватыми глазами на лохматых мордах, наваливаясь скопом, пока не оттеснили волхва к трясине, стали топить. Косту выручил ярл Торбьорн, оказавшийся рядом. Он так бросился на них, замахав огромной секирой, что только ошметки полетели от лохматых.
Вытаскивая волхва из трясины, ярл даже успел вытереть лоб под рогатым шлемом.
— Тьма их, не спорю, однако не воины они, клянусь всеми богами Асгарда[84]!..
И вновь рубанул подступившего топляка, корявого, огромного, похожего на разбухший от влаги древесный ствол.
Топляки оказались самыми настырными — скрипели, стонали, наступали. Некоторых воинов просто задавливали своей массой, только мучительные крики раздавались. На других кметей наваливались, будто не замечая их рубящих тесаков, опрокидывали в трясины, обрушиваясь сверху всей тяжестью. Из-под нее было уже не выбраться, а тут еще и кто-то из сражающихся сверху наступал, не замечая ни потонувшего товарища, ни порывающегося встать, хватающего за ноги топляка.
Самыми быстрыми из нежитей были жабы-кровососки. Они налетали тучей, противно квакали, облепляя тело, приникая растопыренными пастями. Если вцеплялись в доспехи, еще можно было их оторвать и отшвырнуть прочь, а если в лицо или повисали на руке, присосавшись к вене подле кольчужной рукавицы, то было уже совсем худо. Воины орали не своим голосом, стремясь отодрать их, пока не слабели от изнеможения и падали, затихая под урчащей голодной массой кровососок.
Свенельд, размахивая мечом налево и направо, кричал, чтобы воины помогали себе, стараясь использовать чародейские источники. Их и впрямь оказалось много, и, если вырвешься из окружения, приникнуть к такой воде было не трудно, пока нежить соображала, что к чему. Однако среди всеобщей сумятицы волхвы почти не успевали произносить положенные заклинания, вода гасла в руках воинов, становясь обычной болотной жижей. А нежить уже напирала, визжали кикиморы — маленькие и верткие, они вгрызались острыми длинными зубами, рвали кожаные доспехи, сдирали нашитые железные пластины, добираясь до тела.
Многие из нежити старались во что бы то ни стало отнять у дружинников щиты. Целыми гроздьями они висли на щитах, кусали обитое кожей с заклепками дерево. Тут и тесаком приходилось работать, и кулаком бить, а то и просто бросать щиты, благо что неразумные твари продолжали терзать доски с обивкой и можно было рубить их сверху, ничего не видевших в слепом остервенении.
Сырой воздух над болотами гудел от криков, стонов и оглашенного визга. Запахи людской крови смешивались с гнилостной вонью нежити и взбаламученного ила. Железо звенело и гудело, вонзаясь в плоть нелюдей, пищали и рычали болотные твари, хрипло и страшно кричали раненые.
Свенельд размашисто орудовал мечом, резал, не чувствуя ни усталости, ни боли, ощущая одну только ярость. Вот перед ним мелькнуло лохматое тело оборотня с длинными лапами, он ухал, наступая. Лапища у оборотня огромные, сила в них немалая, да только меч варяга был остер, так и отрубил их с одного раза, пнул ногой, опрокидывая заухавшее чудище. А потом уже варяг бился с жуткой болотной тварью, похожей на вставшую на хвост рыбу. Голова ее была в чешуе, как в панцире, глупые глаза смотрели пусто и страшно. Свенельд ударил ее по глазам, и, пока ослепленное чудовище мотало огромной головой, он уже резанул его по длинным тонким ногам, вогнал острие в поникшую голову, надавил, так что только хруст раздался. Краем глаза Свенельд видел, как недалеко от него, встав спина к спине, отбиваются от нежити воевода Дубун и молодой кметь Ярец, валят тянувшихся к ним упырей, рубят их почти пополам да еще и отталкивают ногами в стороны отрубленные конечности, чтобы не срослись, топчут, почти по колено уходя в болотную жижу. Но наблюдать их отчаянную схватку Свенельду было недосуг, сам уже шел вперед, прикрывался щитом, делал быстрые выпады. Кожаная с заклепками обивка его щита была порвана в клочья, кольчуга осыпалась железными пластинами, плащ висел полосами. Меч же косил врагов, словно коса траву. Злое пение клинка, хруст разрубаемой плоти, ломающихся костей, брызги густой зеленоватой крови нежити… Свенельд задыхался в их вони, мимоходом замечая, что те из чудищ, которых сразил булат, начинают тут же превращаться в груды разрыхленной земли. И Свенельд смело становился ногой в сапоге на такую кочку, делал следующий шаг, следующий замах.
Его воины в пылу схватки уже давно перестали путаться устрашающего вида болотных тварей, всеми владел азарт боя, когда не ведаешь страха, не чувствуешь ран. К тому же многие поняли, что эту часть болота у леса они отвоевали, и нежить будто не смела ступить на пространство, где полегли как русы, так и их противники, оставив за собой неподвижные тела павших и груды темной земли, где полегли нелюди. Теперь дружинники шли по болотам вперед, тесня чудищ, крича в радостном остервенении, разя булатом.
Среди болот, на своем островке, Малфрида видела, что ее воинство начинает уступать. Конечно, она еще сможет поднять чудищ из глубинных заводей, однако и она не ожидала, что люди окажутся такими отважными, смогут так решительно сражаться и наступать. Хотя ее и предупреждали: уверенный в себе смертный способен противостоять порождениям тьмы. А эти полюдники и впрямь понимали, что их сила только в натиске. Ведьма отыскивала в своих видениях варяга Свенельда, насылала на него полчища змеедев. Эти огромные существа с сильными синеватыми телами и чешуйчатыми мощными хвостами были неплохи, когда бросались на сшибку. Обычно неуклюжие и неповоротливые, как большинство болотных обитателей, змеедевы были быстрыми в броске, могли стремительно напасть, протягивая сильные мускулистые руки, ударяя, как обухом, хвостами, оплетая ими, удушая… Но не такого, как Све-нельд, который ловко уклонялся, отскакивал, а сам делал резкие и точные выпады, разбрызгивая зеленую вязкую кровь нежити, оставаясь при этом неуязвимым. Наскок, прыжок в сторону, выпад мечом — и очередная змеедева разрублена почти пополам. Опять темной струей брызнула зеленая слизь, чудище откинулось, суча содрогающимся хвостом, а этот варяг, как ни в чем не бывало наступил на его останки ногой, вдавливая в мшистую кочку распадающееся землей тело, шагнул вперед. Змеедевы все напирали на него, но делали это бестолково, толпясь и мешая одна другой, а сзади на них уже наступали другие дружинники, круша на ошметки.
Но Малфриду больше всех интересовал именно Свенельд. Она невольно даже залюбовалась его силой и ловкостью, но тут же разозлилась на себя за это. Бросила заклятье — и поверх голов толпящихся змеедев на посадника налетели послушные ее воле кикиморы болотные, но, опять же, безмозглые твари, вцепились в округлый шит варяга, заставив того наклонить руку под тяжестью облепленного телами нечисти щита. И все же свое дело кикиморы сделали, задержали варяга. И пока он отмахивался мечом да скидывал с руки ремень отяжелевшего щита, к нему пробралась одна из синих змеедев, успела хлестнуть хвостом. Удар пришелся по шлему варяга, сорвал его вместе с бармицей, а сам посадник покачнулся, начал падать.
Малфрида даже завизжала от восторга, подалась вперед. Неужто вышло? Однако вдруг возле Свенельда возник рыжебородый варяг в рогатом шлеме, за ним другие воины, стали рубить, полосовать глупо столпившихся змеедев. И еще какой-то худой полуседой волхв появился среди общей свалки и, оттолкнув копьем змеедеву, тянувшуюся к пытавшемуся подняться посаднику, подхватил варяга под мышки, оттащил прочь. У Свенельда по виску текла кровь, обагряя рассыпавшиеся светлые волосы, но он все же смог встать, пошел, опираясь на волхва, куда-то за камыши.
И тут Малфрида едва не взвыла от досады, увидев, как выручивший посадника волхв произносит заклинание над живой и мертвой водой — золотистой и голубой. Со своего расстояния ведьме оставалось только наблюдать, как волхв, сказав заветное слово и отставив копье, стал обрабатывать голову варяга. И у посадника перестала течь кровь, а потом он и сам набрал сложенными ковшиком ладонями золотистой воды, приник к ней.
Все, что смогла сделать ведьма, это направить в их сторону находившееся рядом болотное чудище — приземистое, но мощное, со слюнявой огромной мордой, с торчавшими, как у кабана-секача клыками. Чудище пошло, рыча и размахивая страшными когтистыми лапами, сделало захват и сумело задеть не успевшего отскочить волхва. Тот закричал, стал падать прямо в живую воду… Теперь оклемается, проклятый. А Свенельд, растрепанный, измазанный кровью, тиной и зеленой слизью, однако удвоивший силы после живого источника, уже заносил меч и так отхватил у чудища огромную голову, что оно рухнуло в сухой камыш, забилось в конвульсиях, постепенно принимая вид земли и уходя в землю, из которой некогда появилось… Свснсльд же уже так стремительно вращал мечом что и клинка не углядеть, а наскочившие тучей жабы-кровососки отпадали от него, как черная труха, только писк пронзительный стоял.
У Малфриды скулы свело от люти. Встала резко, так, что рыжие волосы взвились вокруг головы, как пламя. Ведьма была в гневе. Она начинала понимать, что люди идут именно к ее убежищу, что их ведет этот опасный посадник Свенельд, которого ей надо погубить во что бы то ни стало!