Борислав рассмеялся над моей угрозой.

– О, я ничего с ним не сделал, – ответил он, величественно глядя на меня со второго этажа. – Это ты сделала, mon cher. Ты вернула ему душу и обратила проклятье, но не сняла его, и душа твоего мужа по-прежнему отравлена. Она умирает, Нина, как и его тело, которое и так было мертвым.

– Сними его! – прорычала я, сжимая кулаки. Когти вдавились в ладони и на них выступили зеленые капли крови.

– Не могу, mon cher, – ласково ответил Борислав. – Разве твой помощник, который превратил тебя в девона, не сказал тебе, что это невозможно? То, что происходит с твоим мужем не может быть исправлено, ибо это естественный процесс жизни, переходящей в смерть.

– Я тебе не верю, – сдавленно произнесла я. Борислав рассмеялся и, оторвавшись от перил, начал спускаться вниз.

– Разве? – Борислав триумфально ступил на танцпол. Изумрудные огоньки светились в пустых глазницах до боли знакомого мне черепа, который он держал в руках. – Он обманул тебя, mon cher. Изъял твою душу без твоего разрешения. Кстати, – он любовно посмотрел на сосуд с моей душой, – она прекрасна. Но ты ведь не чувствуешь себя обманутой, правда? – Борислав посмотрел на меня взглядом победителя, получившего свой трофей. – Ты нравишься себе такой. Тебя пьянит, что для тебя не существует преград, хотя их не много то и существовало раньше, ведь ты двоедушница и силы твои были огромны, а теперь и вовсе безграничны. Теперь ты бессмертна, mon cher, и в бессмертии своем ты прекрасна и даже не представляешь, на сколько бесценна. Ты идеальный сосуд, Нина. И для меня, как для творца ты долгожданный венец моей коллекции.

Я расхохоталась так неожиданно, что даже тэнгу посмотрели на меня с удивлением. Честное слово, как же мне нравилась моя жизнь!

Один придурок больше четырехсот лет гонялся за мной, считая что моя душа, то есть обе мои души, идельно подходили для его исцеления. Второй придурок, сын первого, бредил идеей вывести со мной новый вид двоедушников. Третий же придурок, который стоял передо мной с нелепым черепом в руках, искренне считал, что я идеальных сосуд для его бессчетной коллекции душ, которые он педантично собирал даже боюсь предположить сколько лет. Интересно, он действительно верил в то, что сможет создать что-то? Говорю же, придурок.

– О, мой милый Борислав, – проворковала я, закончив смеяться, – ты такая очаровашка! Мне даже жаль будет тебя убивать!

Борислав снисходительно улыбнулся, погладив череп.

– О, mon cher, – ласково произнес он, – за тобой всегда стояли армии, готовые умереть за тебя и умиравшие за тебя, но сейчас ты одна, и ты сильна, как никогда, но ты все равно не сможешь меня убить. – Интонация его взлетела вверх и блондинистая голова, на мгновение засиявшая сверхъестественным светом, превратилась в голову льва. – Я проводник и защитник умерших.

Смазанные серо-коричневые тона тусклого танцпола и грязные, косые пятна, пускаемые дискотечными шарами, вращавшимися под потолком против своей оси, пришли в движение, выпуская из своих укрытий тысячи живых мертвецов, чьи души пленил Борислав. Среди них была даже Алена, хотя ее душа и была при ней, но скованная цепями сильного заклинания.

– Я, – гортанный голос его перешел на рык, которому вторили хриплые, ворчащие звуки вперемешку с чем-то напоминающим звуки ломающихся деревьев, издаваемые тэнгу, – хозяин "мертвого" города! Принц! Демиург! И имя мне Ипос!

– Да, я знаю, – ответила я, кинув взгляд на свою проекцию, едва заметно кивнувшую мне. – Кстати, никакая армия мне не нужна. У меня есть кое-что по круче, – добавила я и хлопнула в ладоши.

Отражение дрогнуло. Чары, с помощью которых оно было создано, начали слабеть, и заслон между жизнью и смертью стал осыпаться.

Я хлопнула в ладоши еще раз и вместе с Бориславом переместилась в небольшую пещеру, наполненную удушающим запахом серы, с куполообразным потолком, уходившем в темноту.

Казалось, она ждала нас и в высеченных по периметру углублениях вспыхнул огонь, осветив начертанные на каменных стенах надписи на неизвестных языках и подобии рун.

– О, mon cher, – снисходительно улыбнулся он, посмотрев на меня, как на шаловливого ребенка, с детской непосредственностью играющего со взрослыми вещами, – ты не сможешь.

Я снова хлопнула в ладоши и по каменному полу начали растекаться жидкие чернила, формируя вокруг Борислава соответствующий ему сигил.

– Ты не посмеешь! – рявкнул он, сжимая череп. – Твоя душа у меня, и я…