На обратном пути я с высокого склона оглянулся вниз на ферму Сидлоу – солидный жилой дом, добротные службы и пятьсот акров прекрасной земли у подножия холма. Сидлоу были весьма зажиточными и не знали тех забот, которые одолевали фермеров на верхних склонах, где земля отличалась скудостью и требовала тяжкого труда. Ну почему, почему мое воображаемое богатство так их оскорбляет?

И еще я подумал, что свой выпад миссис Сидлоу приурочила ко времени, когда мои финансы находятся в особенно плачевном состоянии.

Меняя скорости, я узрел розовеющую кожу в прорехе над коленом. О черт! Старые вельветовые брюки просились в отставку, как, впрочем, и весь мой гардероб. Однако потребности двух подрастающих детей были много важнее моих собственных. Да и заниматься моей работой в элегантных костюмах особого смысла не имело – такую грязную профессию поискать! – и мне следовало соблюдать лишь минимум респектабельности, а потому утешала мысль, что один-то «выходной костюм» у меня имеется. Годы и годы он оставался ну совсем новым, так как надевать его мне приходилось очень редко.

И действительно, как-то странно, что я постоянно сижу без денег! Практиковали мы с Зигфридом весьма успешно и обзавелись прекрасной клиентурой. Работаю чуть ли не круглые сутки семь дней в неделю, по вечерам, а то и по ночам. И работа не из легких – валяешься на булыжнике, до изнеможения помогая телящейся корове, имеешь дело с пациентами, которые тебя брыкают, прижимают к стенке, наступают на тебя, обдают навозной жижей. Мышцы у меня болят целыми днями… И за все про все я могу продемонстрировать неизменный долг банку в тысячу фунтов! И необходимость считать каждый пенс.

Бесспорно, значительную часть времени я провожу за рулем, а эти часы никто не оплачивает… Так не тут ли кроется объяснение?

Однако и поездки, и работа, и полная разнообразия жизнь – все происходило в окружении великолепной природы. И я искренне наслаждался и тем, и другим, и третьим, а горькие мысли лезли мне в голову, только когда меня выставляли хитрым мошенником, облапошивающим бедных фермеров.

Дорога поднималась все выше. Я увидел колокольню Дарроуби, его крыши и, наконец, на окраине городка манящие ворота красивого дома миссис Памфри. Я взглянул на часы. Полдень. Долгие годы выработали у меня особую сноровку приурочивать свои визиты туда ко второму завтраку, чтобы ненадолго забыть о тяготах сельской практики и понежиться, наслаждаясь гостеприимством пожилой вдовы, которое столько лет скрашивало мою жизнь.

Когда под шинами «Остина» захрустел песок подъездной аллеи, я улыбнулся: в окне, встречая меня, возник Трики-Ву. Он был уже очень стар, но у него хватало сил забраться на свой дозорный пост, и его мордочка, курносая, как у всех пекинесов, расплылась в пыхтящей приветственной усмешке.

Поднимаясь между колоннами по ступенькам крыльца, я заметил, что песик покинул подоконник, и тут же услышал радостное тявканье в холле. Рут, горничная, прослужившая в доме не один десяток лет, открыла дверь на мой звонок и приветственно улыбнулась, а Трики мячиком ударился о мои колени.

– До чего же он вам рад, мистер Хэрриот, – сказала Рут, беря меня за руку. – Ну просто как все мы!

Она проводила меня в элегантную гостиную, где в кресле у камина сидела миссис Памфри. Она подняла среброкудрую голову от книги и обрадованно вскрикнула:

– Ах, мистер Хэрриот, как мило! Трики, твой дядя Хэрриот приехал навестить тебя. Чудесно, правда? – Она указала мне на кресло по другую сторону камина. – Я ждала, что вы приедете проверить здоровье Трики, но до того, как осмотреть его, вам необходимо согреться. Такой страшный холод! Рут, милая, принесите мистеру Хэрриоту рюмочку хереса. Вы ведь не откажетесь, мистер Хэрриот?

Я поблагодарил. Еще бы я отказался от изумительного хереса, который наливался в огромные рюмки и удивительно подкреплял силы – а уж в холодную погоду особенно. Я утонул в мягком сиденье, протянул ноги к пламени, плясавшему в камине, и отпил хереса, а Рут в тот же миг поставила возле меня тарелку с крохотными бисквитиками. Трики вскарабкался ко мне на колени, и туман злобы, окутавший меня на ферме Сидлоу, окончательно рассеялся.

– Трики со времени вашего последнего визита, мистер Хэрриот, чувствовал себя на редкость хорошо, – начала миссис Памфри. – Конечно, он поутратил гибкость из-за артрита, но ходит прекрасно, а его грудной кашель не усилился. И самое чудесное, – (она сплела пальцы и широко раскрыла глаза), – он совсем не плюх-попал! Ни единого раза. Так, может, вы не будете тискать бедняжечку?

– Разумеется, нет. Ни в коем случае. Раз у него там все нормально, то зачем?

На протяжении многих лет я очищал околоанальные железы Трики-Ву, когда он, по красочному выражению своей хозяйки, плюх-попал, и песик сносил это безропотно. Теперь я погладил его, а миссис Памфри продолжала:

– Я должна сообщить вам интересную новость. Вы знаете, как превосходно Трики разбирается в скаковых лошадях, как тонко судит об их форме, и когда ставит на скачках, почти всегда выигрывает. Так вот! – Она помахала пальцем и понизила голос. – В последнее время он увлекся собачьими бегами.

– Неужели?

– О да! Он начал следить за соревнованиями в Мидлсбро, несколько раз поручал мне делать за него ставки и выиграл кучу денег.

– Боже!