— И что это было?
— Ничего. — Фабель поцеловал ее. — Милая пара, да?
И сунул визитку Бартца в карман.
ГЛАВА 8
Одиннадцать дней после первого убийства: понедельник, 29 августа 2005 г.
Корнелиус Тамм сидел и размышлял, насколько велика пропасть между ним и сидящим перед ним юношей. Парень явно достаточно молод, чтобы годиться ему в сыновья. И даже без особой натяжки во внуки. Однако разница в возрасте никоим образом не мешала молодому человеку, представившемуся как Ронни, и обладавшему прилизанными гелем волосами, уродливыми ушами и дурацкой козлиной бородкой, обращаться к Корнелиусу на ты. Парень явно считал, что они коллеги. Или что его должность главного продюсера позволяет ему обращаться ко всем без лишних формальностей.
— Корнелиус Тамм… Корнелиус Тамм… — Последние минут десять Ронни рассуждал о карьере Корнелиуса, и постоянное использование им глаголов в прошедшем времени наводило на мрачные мысли. А теперь он как попугай повторял имя Корнелиуса, глядя на него через стол, будто смотрел на какой-то сувенир, который вызывает определенные ностальгические воспоминания, но в общем не имеет реальной ценности. — Скажи-ка мне, Корнелиус… — Мальчишка с большими идеями и большущими ушами растянул губы в фальшивой улыбке над козлиной бородкой. — Уж прости, что спрашиваю, но коль уж ты хочешь сделать компактный диск лучших хитов, то почему не выпустишь его под уже существующей маркой? Это было бы куда проще с точки зрения авторских прав и тому подобного.
— Я бы не стал называть это моей существующей маркой. Я не записывал у них ничего уже много лет. Сейчас я по большей части занят концертной деятельностью. Это куда лучше… Я сыт по горло сотрудничеством с…
— Я заметил, ты продаешь компакт-диски через свой сайт. Ну и как продажи? Заработал что-нибудь?
— Нормально заработал. — Корнелиусу совершенно не нравился внешний вид юнца. Обладавший дурацкой бородкой Ронни был коротышкой, и одно его здоровенное ухо — правое — торчало заметно больше, чем другое. В рекордно короткий срок Ронни ухитрился изначальную легкую неприязнь, возникшую у Корнелиуса при встрече, превратить в жгучую ненависть.
— Думаю, их покупают в основном дедки… Не то чтобы это плохо. Мой старик был большим твоим поклонником, да и всей этой протестной лабуды шестидесятых вообще.
Корнелиус потратил немало часов, сочиняя текст для презентации, где обосновывал, почему он считает, что компакт-диск его лучших хитов будут покупать не только давние поклонники его творчества, но и представители нового поколения недовольной молодежи. Документ лежал перед Ронни на столе. Нераскрытым.
— Сейчас полным-полно певцов твоего возраста. Только, боюсь, они больше не пользуются спросом. А те, кто держит марку, — это которые попытались идти в ногу со временем и сочинять на актуальные темы. Как Рейнхард Мэй. Но, честно говоря, люди теперь не очень-то хотят слушать политизированную музыку. — Ронни пожал плечами. — Мне очень жаль, Корнелиус, но я не думаю, что мы друг другу подходим… Я имею в виду, наша марка и твой стиль.
Корнелиус смотрел на улыбку Ронни и чувствовал, как ярость разгорается все сильнее. Дело было не в том, что улыбка эта была неискренней и равнодушной, а в том, что Ронни хотел, чтобы Корнелиус видел, что она неискренняя и равнодушная. Он взял свои бумаги и улыбнулся в ответ.
— Ну что ж, Ронни, я огорчен. — Корнелиус направился к выходу. — В общем-то понятно, что у тебя хороший музыкальный слух. Особенно правым ухом.
Было ясно, что профессор фон Хален намерен присутствовать при беседе, как ответственный взрослый присутствует при допросе детей полицией. И только когда Фабель спросил прямо, нельзя ли ему поговорить наедине с Алоизом Кальбергом и Элизабет Марксен, двумя учеными, работавшими непосредственно с Гюнтером Грибелем, фон Хален неохотно уступил свой кабинет.
Оба ученых оказались моложе Грибеля, и в ходе допроса Фабелю стало ясно, что они относились к покойному коллеге с большим пиететом, чуть ли не с поклонением. Алоизу Кальбергу было лет сорок — сорок пять. Маленький, напоминающий птичку мужчина, привычно откидывающий голову назад, чтобы лучше видеть, вместо того чтобы поправить на носу старомодные очки с толстыми стеклами. Элизабет Марксен была как минимум лет на десять моложе — некрасивая, очень высокая женщина с недовольным выражением лица.
Фабель расспрашивал их о привычках покойного коллеги, о его личных качествах и личной жизни — обо всем, что могло бы придать персоне Грибеля хоть какой-то «объем». Но независимо оттого, сколько света на его личность направляли, никаких теней не появлялось, никаких глубинных подробностей не всплывало. Грибель никогда не вел ни с Кальбергом, ни с Марксен никаких разговоров, выходящих за рамки профессиональных интересов.