Это было странное, и как я понимаю сейчас, не совсем ординарное ощущение. Словно бы шел-шел, и пришел в местность, про которую ничего не знал. В какую-нибудь Австралию, где живут утконосы и кенгуру, и летают по небу странные птицы.

Здесь, среди чудовищных вулканов, всесокрушающих тектонических разломов, и пугающих всполохов атмосферы, — я был песчинкой, не приспособленной для дальнейшей жизни.

Так что, мне оставалось только свернуться калачиком, под своим одеялом, и трястись от страха, а затем входить в ступор. Потому что, ничего и никогда от меня не зависело. Моя жизнь… Хозяином которой, — я не был.

У нее был какой-то другой хозяин, — до сегодняшнего дня я его не знал, даже не подозревал о нем. Не знал и сейчас. Но уже догадывался о его существовании.

Уже знал, что ничего не значу. Не имею никакой цены, не представляю никакой ценности.

И еще, окончательно как-то, меня пугала мысль, — что так бывает со всеми. Со всеми, кто живет и жил на Земле. Просто, когда это происходило или происходит с ними, никому не бывают интересны их проблемы. Так что никому и не интересно, — как это бывает.

Когда все заканчивается…

Какое мне дело до остальных. Когда это произошло со мной… Почему я? Почему именно я, — когда мне всего двадцать восемь, и впереди огромная бесконечная жизнь.

Казалось бы.

И, когда мне, в моем полуобморочном состоянии, виделось, что моя жизнь — бесконечна, что-то ужасное отходило от меня. А когда виделось, что я сейчас, и вот-вот умру, — накатывало снова.

Так что, оставалось, то покрываться под одеялом потом, то ощущать вокруг себя, под тем же одеялом, кладбищенский холод.

Ничего другого вокруг меня не было…

Странно, — я хорошо и спокойно спал… Настолько хорошо и спокойно, что утром не сразу вспомнил то, что вчера случилось со мной.

Проснулся в каком-то удивительно хорошем расположении духа, как когда-то в детстве, чувствуя удивительную легкость в теле, с по-особенному какой-то ясной головой, как когда-то: с предощущением счастья, которое обязательно придет ко мне сегодня.

Как же иначе: «Реал» два — один выиграл у «Милана», — придется Пашке раскошелиться на три бутылки пива, две мне — одну ему, от моих щедрот…

Но я же не досмотрел футбол. Вообще, не знаю счет… Я…

Нет… Я вчера, как самая банальная девчонка, свалился в обморок. Нашел место, не где-нибудь, а в метро, на эскалаторе, — мог бы, если бы не повезло, угрохаться вниз, летел бы, кувыркаясь и сшибая всех на пути. Авитаминоз. Отсутствие апельсинов в пище, лимонов, бананов, капусты, вообще всякой зелени… Одни пельмени, каждый день пельмени, утром, вечером и в обед. От этих пельменей, — в которых понамешано черт знает что, одни отходы. Попался какой-нибудь крысиный яд, крысу закатали в тесто, досталось мне. Вместе с ядом. Отсюда — обморок… И отсюда мораль, — больше никаких пельменей. Свари мясо, если хочешь мясо, ешь редиску и укроп, — никаких полуфабрикатов. Новая жизнь.

Протянул руку к трубке, набрал Пашкин номер:

— Чего тебе? — спросил он, сонным голосом.

— Ну как? — спросил я, с тайной надеждой.