— Но ведь дошел!.. — воскликнул Толик. — Дошел же, блин, твою мать!.. Раз один дошел, значит, дойдет другой! А не другой, так третий или четвертый, или пятый, или двадцать пятый… Когда-нибудь она выдохнется, эта сука, не вечно же ей надо мной издеваться!..

Вот это, «надо мной издеваться», а не над «нами», — до печенок достало Коляна. Потому что, обозначало конец их братству… Ну что ж, конец, так конец, какое ему дело, хотя и жаль немного, — но до печенок его не надо доставать. Не надо.

Банька удалась на славу. Попарились, что надо, — и деревенские дамы не подкачали: визг стоял на всю Ивановскую, шампанское било пробками и лилось рекой. Толик с Коляном сидели, как римские боги, закутанные в простыни, во главе стола, пощипывали дамочек за соблазнительные выпуклости, чем вызывали всеобщий восторг, и вообще были постоянным предметом обожания.

Приятно вот так расслабиться, после трудов, вкусить запретных плодов, — а иначе, за что боролись.

Толик даже «самому» звонил из-за стола: поднял руку, призывая к тишине, которая мгновенно наступила, набирал попискивающие цифры спутникового телефона в этом, полного почтительнейшего трепета молчании, а потом с достоинством говорил с «самим», почти на равных, минут пять или больше.

Когда нормально выпьешь в хорошей компании, где вокруг одни приятные люди, которых ты, по большому счету поишь и кормишь, даешь им работу, ну и требуешь, конечно, — но которые до гробовой доски от тебя зависят, так что не прыгнуть им никуда в сторону до этой самой гробовой доски, — когда чувствуешь их неподдельное уважение, — то готов любить их дальше. Дальше, дальше и дальше, — хоть до бесконечности… Без панибратства, конечно, — как отец их родной, суровый, но справедливый и заботливый.

Осознаешь тогда, в эти минуты раскрепощения, что и на самом деле, — каждому — свое. Что, если судьба вынесла тебя наверх, надо всеми, и сделала тебя распорядителем их жизней, то значит так нужно. Тебе и судьбе. Каждый хорош на своем месте.

Толик обнимал Коляна за широкие плечи и говорил:

— Братан, махнем через месяц на Канары, я там местечко знаю, закачаешься. Кругом сплошные бунгало и мулатки по двести долларов за ночь. А как они ночью вокруг костра пляшут танец живота, ты не видел?.. Увидишь, — никогда не забудешь. Сожрем с тобой питона, запеченного в золе и пальмовых листьях. Мечта… Перед этим его целый день кормят фаршем, ты представляешь, — но не перчат, он от перченого воротит нос…

В общем, гуляли до утра, так что даже немного протрезвели.

С рассветом решили отправляться спать. Толик сел в «джип» Коляна, единственный «джип» на всю округу.

— Давай братан, жми на свою виллу, — отрубимся по полной. В пять — вылетаю, в девять доклад у «самого», — должен выглядеть, как огурчик… Ты понимаешь, братан, я в пять вылетаю, потому что в девять у меня доклад у «самого», и я должен выглядеть, как огурчик. Ты понимаешь?..

Колян выглядел потрезвей, — он нажал на газ, и машина довольно плавно тронулась с места.

— Понимаю, понимаю… — сказал он. — Что с этим-то будем делать?..

— Золотая жила, — поднял палец Толик, — бриллиантовая… Как «сам» скажет, так и сделаем, я-то откуда знаю.

На Канарах? — думал Колян, — Может быть, на Канарах?.. Но нет, на Канарах нельзя, нужно здесь, и не самому… Не самому, и с алиби, мало ли что, — свои же будут потом копать, кто да за что. А ему еще жить и жить… Не на Канарах.

— Мы с тобой на этой твоей дыре столько бабок заработаем, что тебе не снилось… А ты: динамит, да динамит…

— Ты хоть знаешь, где вчера целый день проторчал? — спросил Колян, сворачивая на дорогу, которая вела к его дому.

— А ты: динамит, да динамит… — смеялся от души Толик.

— Лучше бы динамит, помяни мое слово. Все равно, когда-нибудь взрывать это дело придется. Сам увидишь. Может быть.