Фахрутдинов, оттолкнувшись опять непонятно чем, кинулся вперед. Борзой, нарастив оскал, метнулся навстречу, но не успел: Фахрутдинов всем телом накрыл Вовку вместе с пистолетом – и вцепился в Вовкину куртку пальцами и зубами.

Он не собирался стрелять – ни сил, ни зоркости для этого уже не было. Он не собирался спасать табельное оружие или прикрывать собой Вовку – это нелогично было бы. Он просто хотел выиграть немного времени для себя, для валяющихся тут же парней, и для поцев, которые должны были, в конце концов, уже подъехать.

Голова треснула красным, бок, кажется, порвался с дикой болью, что-то треснуло снова – и стало тихо и черно. Фахрутдинов больше не чувствовал боли. Он не слышал ни криков, ни хэканья, ни спокойного разговора в черном корейском паркетнике, тихо стоящем у первого подъезда:

– Слышь, его убивают вроде.

– И чо?

– Ну, некрасиво. Кровь, грязь, мозги.

– Вот ты эстет. Ну пошли поможем.

– Га. Кому?

– Ну и разберемся заодно.

Фахрутдинов не услышал, как борзого и важного, которые быстро допинывали и добивали его, пытаясь оторвать от Вовки, окликают два вышедших из джипа хорошо одетых молодых человека. Он не почувствовал, как важный все-таки сумел просунуть руку ему под живот, выдернул ствол и почти не глядя двумя выстрелами срубил заступников. Он не увидел, как важный, побежавший проверять, не остался ли кто в джипе, заметил вылетевшую на проспект милицейскую «десятку», экипаж которой только тут врубил сирену и гаркнул приказ стоять на месте с поднятыми руками – а важный в ответ выстрелил всего раз, но так, что машину понесло юзом и воткнуло в сугроб близ обочины. Он не узнал, что важный, не опуская ствола, несколько раз приказал борзому бежать к джипу, а тот пытался подняться и снова падал – и когда из-за поворота вылетели две надрывающихся «синеглазки», важный выстрелил еще раз, под отчаянный скрип и грохот сел в джип и рванул задним ходом на полном газу, пнув одну из судорожно выворачивающих «синеглазок», и с ревом скрылся. И он не заметил, конечно, в какую сторону сумел ухромать борзой. Не заметили этого ни жильцы, ни зеваки. Лишь мужик в синей куртке.

Которого, в свою очередь, не заметил совсем никто.