– Я все понял, – радостно воспрянул духом комдив, – жарят не просто, чтобы издохли, но обязательно в прах обратились, как сушеные кизяки, которые у кашеваров под эскадронными казанами палятся. По правде говоря, для белогвардейских капелевцев это вполне подходящая обработка, никаких дров не надо жалеть.
– Почему же обязательно, чтобы издохли или в прах обратились, – искренне выразил недоумение благородный Николай Александрович. – Мы ведь на страже жизни стоим, ничего созданного Творцом не истребляем. Кому же придет в голову преступная мысль, посягать на истребление бессмертных человеческих душ. Спустя положенный срок вилами перекладываем грешников из раскаленных жаровен в котлы с кипящей смолой и терпеливо варить начинаем. Опять же не меньше пяти-шести дней добросовестного кипячения.
– И все же, что же потом, до каких пор эта канитель продолжается. Чем заканчивается кипячение в бурлящей смоле, какие следом предлагаются радости, что еще может оказаться страшнее пройденных испытаний.
– А ничем не заканчиваются, – ответил царь, – снова жарить приходится, и так до тех пор, пока очищающийся грешник не скукожиться, не усохнет до размеров обыкновенного таракана. Ты думаешь, почему они такие коричневые, как запеченные груши. А вот когда рыжих зверюг наберется достаточная гвардия, запаковываем их в фанерные ящики и благополучно спроваживаем на Землю, совести да ума набираться. Я полагаю, любой таракан, был в свое время таким же, как и мы, человеком, но не оправдал высоких надежд и получил в Тихих Заводях заслуженное оформление. Конечно жестокое наказание, но ведь силком никто за уши в жаровню не тащит, каждому предоставляется возможность строить светлую, с наградой ко спасению жизнь.
– Так выходит, что наша рыжая сволочь Чумайс снова возвернется в дивизию и будет паскудить на Анкиной кухне. Я бы все-таки предпочел распрощаться с ним окончательно, без напоминаний о прошлом. Не вижу смысла продолжать эту гадость воспитывать, проще новенького мальчонку молодым супругам склепать.
– Ты же знаешь, Василий, надежда умирает последней. Милость Создателя не знает границ. Он терпелив и заботлив, неустанно надеется, что какое-нибудь полезное дело совершит на Земле даже презираемый тобой таракан и поднимется на очередную ступень совершенства. Может, сделается городским воробьем или все той же озерной жабой, путь наверх никому не заказан.
– Не очень то я понимаю ваши порядки, – пряча насмешку, отреагировал по военному быстро соображавший Чапай, – однако скажи, где могут предложить мне баранов пасти, я что- то не вижу здесь подходящего места.
– Во-первых, не предложат, Василий, а просто пошлют. Конечно не так, как у тебя это в прошлой жизни легко получалось. И заметь, такая удача может случиться только при очень фартовом раскладе. А насчет рек и полей не стоит печалиться, здесь такие планеты, такие красавицы среди них попадаются, что ваши альпийские луга скучнейшей тундрой покажутся. У всех передвижников вместе взятых не достанет холстов и фантазий запечатлеть щедроты Творца.
Поднявшись по крутым маршевым сходням к дверям капитанской рубки, Николай Александрович украдкой трижды сплюнул через левое плечо, торопливо наложил на себя крестное знамение и негромко постучал костяшками аристократической ручки. Дверь медленно, без скрипа отворилась, и едва переступив порог, Василий Иванович вместе со своим проводником очутился на рулевом капитанском мостике.
Прямо по центру командирской рубки, на небольшом возвышении, за сверкающим медью в розе ветров компасом, сидел знаменитый адмирал Нельсон. Сидел в золоченом наподобие царского седалища кресле, с подзорной трубой на коленях и начатой бутылкой пепси-колы в старческой руке. Неподалеку от капитанского кресла вахту нес рулевой за внушительных размеров лакированным штурвалом, как полагается, с одной деревянной ногой и черешневой курительной трубкой в щербатых зубах. Удивительно, что на капитанском мостике такой огромной космической субмарины не было никаких сложных навигационных приборов, полностью отсутствовала вспомогательная электронная техника, только морской компас и рогатый штурвал старинного образца из красного дерева. Панорамный обзор с верхней рубки открывался фантастический. Корабль дрейфовал в межзвездной тиши с поразительной поступательной скоростью. Все космическое население мироздания, пылающие светила, планеты, астероиды, болиды проплывали мимо окон капитанской рубки, вращаясь и оставляя за собой траверсный след.
– Обратите внимание, – сказал надтреснутым голосом, не оборачиваясь к вошедшим, адмирал Нельсон, – сейчас по правому борту мы проходим мимо любопытной планеты, на которой прячется бедолага Адам. Уважаемый дружище Джон Сильверс, – дал указание адмирал рулевому, – просигнализируйте стапельным прожектором нашему праотцу сообщение, что хватит ему валять дурака, первородные грехи его давно уже прощены. При желании он давно уже может подобрать на свой вкус название для этой планеты и теперь уже не из ребра, а из чего-нибудь более существенного вылепить по сердцу спутницу жизни, и клепать всем на радость здоровых детишек. На обратном курсе обязательно будем делать у этой твердыни швартовку, поговорим с праотцом по душам и отведаем знаменитых антоновских яблочек. В довершение Нельсон приставил к глазу окуляр подзорной трубы, на которой золотыми латинскими буквами было начертано имя "Galileo" и внимательно рассмотрел плывущую мимо, обжитую Адамом планету.
– Что же вы незваными гостями стоите у порога, господа, проходите смелее, будем знакомиться, – сказал, поднимаясь из кресла, пожилой адмирал.
По-стариковски прямо торча в пояснице и волоча одетые в шерстяные валенки ноги, он подошел к дорогому резному буфету. Отворил бронзой инкрустированную с хрустальным оконцем барную дверку и достал начатую склянку ямайского рома. Также неспешно поставил на серебряный поднос три золоченые чарки и наполнил их благородной рукой.
– Выпьем, друзья, за наше знакомство, – предложил адмирал и первым пригубил крепкий флибустьерский напиток. Пейте без смущения, господа. Воистину, глоток чистого ямайского рома не принесет вам вреда. Многие годы эта бутылка пролежала на дне Средиземного моря, в глубокой безмолвной тиши. Злые духи в ней давно уже упокоились, только нежность виноградной лозы и запах южных ветров, да еще тепло заботливых рук виноделов несказанным букетом окрасят вам настроение.
Василий Иванович хотел было для форса чуть-чуть повыпендриваться и заявить, что на дух не переносит спиртного, но, увидев как лихо расправился со своей чаркой царь Николай, тоже опрокинул рюмашку. Ром и в самом деле оказался хорош, достаточно крепок, с волнующим ароматом пиратских сокровищ. Этот ни с чем не сравнимый аромат удивительным образом вызвал из залежей прошлого напоминание о боях в Августовских лесах неприятельской Пруссии. Дело было в Первую Мировую войну, когда он с десятком промышлявших казаков отбил генеральский обоз и в нем обнаружилась дюжина бутылок старинной купорки. Казаки тогда по достоинству оценили трофейный напиток, похоже, то был настоящий ямайский ром.
– С Вами, Николай Александрович, мы порядком знакомы, – заметил с доброй улыбкой царю адмирал, – боцман постоянно отмечает Ваше безупречное прилежание на вверенной службе. Прекрасно, что Вы наконец-то обрели достойное для себя применение. И про Вас, дорогой Василий Иванович, я премного наслышан, давненько уже на наш космический скороход не направлялись толковые боевые командиры. Не часто во все времена появлялись на свет заслуживающие внимания полководцы. Мне уже дважды звонили про Вас, ходатайствовали, рекомендовали учесть ратные подвиги и определить на видное место. Нам в женскую баню истопник из ответственных людей до зарезу нужен, вот руководство предлагает Вашу кандидатуру. Вы человек военный, организованный, кому как не Вам следить за порядком в женской купальне. Очень рассчитываю на Ваш стратегический опыт и способность управлять капризным коллективом.
Василий Иванович по-шустренькому прикинул для себя, что нечего Бога напрасно гневить, удача и на сей раз улыбнулась ему, поэтому без долгих раздумий с благодарностью принял заманчивое предложение. Выразил уверенность, что не подведет, использует весь свой боевой опыт и справиться с любым, самым рискованным заданием.
– Вот и славненько, – заключил, потирая руки, удовлетворенный адмирал. – Осваивайтесь на новеньком месте, присматривайтесь, у руководства по поводу Вас далеко идущие планы. Мне уже на покой по-стариковскому хочется, очень требуется на капитанский мостик выдающийся полководец. Может быть, через десяток веков займете это почетное кресло, примите из моих рук и подзорную трубу, принадлежавшую некогда самому Галилею. А пока не смею задерживать вас, господа. Сопроводите, Николай Александрович, героического комдива к нашему корабельному фельдшеру, пускай проведет профилактические мероприятия.
На том адмирал развернулся и плюхнулся в свое капитанское кресло, давая знать посетителям, что аудиенция завершена. А приставленная к единственному глазу Нельсона смотровая труба, как бы положила незримый барьер.
– Я что-то не совсем понимаю, – признался по выходу из рулевой рубки Василий Иванович, на кой черт мне понадобился ваш корабельный фельдшер? Со здоровьем у меня все в порядке, после последнего ранения прошло уже не менее года, рога могу быку своротить. Давай не пойдем в лазарет, лучше рванем прямиком на рабочее место. Мне, если честно признаться, ни разу еще не приходилось бывать в женской бане. Не скажу, что самое для меня подходящее место, но все же лучше, чем чистить гальюны из под всякой обожравшейся задницы. Почему бы и Вам не похлопотать о более серьезной работе, негоже хоть и бывшему императору в чужом дерьме ковыряться, не царское это дело.