— Та девочка. Что она здесь оставила? Что-то для миссис Дюран?
— Новое платье, которое ей шьют.
— Принесите его сюда. Быстрее.
Схватив коробку, он кинулся обратно в комнату, разорвал картон, выпотрошил из него платье. Яркое, веселое; на талии — желтые ленточки. Он не стал его разглядывать.
Он поднял с пола одно из тех, что вынул из чемодана. Разложил его на кровати, как выкройку, расправив юбку, раскинув в стороны рукава.
Затем наложил на него другое, которое только что принес. Затем отступил, заранее зная, что предстанет его взгляду.
Платья расходились во всем. Рукава были гораздо длиннее. Грудь — полнее, что было видно по двум выпуклостям по бокам. Талия — почти в два раза шире. Тот, кто носил первое платье, не смог бы влезть в другое. А верхняя юбка, отделанная широкой лентой, на добрых несколько дюймов перекрывала другую.
Все юбки могли быть только одной длины — до пола; даже он это знал. Другой длины просто не существовало. Разница в длине была обусловлена не фасоном, а только ростом носительницы.
И в платье меньшего размера, том, что лежало наверху, сверкали булавки, обозначавшие ее настоящие, знакомые ему размеры, снятые меньше недели тому назад.
Одежда из Сент-Луиса…
Краска медленно сошла с его лица, и в сердце прокрался неведомый ему раньше страх. Когда он некоторое время назад входил в дом, он уже все знал; но сейчас, в эту минуту, он получил доказательства, и от них уже было не отвернуться.
Одежда из Сент-Луиса принадлежала кому-то другому.
Глава 18
Стемнело, ночь накрыла город. Город, весь мир, его мысли погрузились в непроглядную ночь. За окном царила темнота, и в комнате, где он стоял, тоже было темно.
Темно так, что ни зги не видно; он был один, невидимый, незаметный. Неподвижная фигура в черном ящике. И если он дышал, то это составляло тайну между ним и Богом. Так же, как и боль, которую ему доставляло дыхание, и еще кое-что.
Наконец забрезжил слабый свет, медленно поднимаясь по лестнице. По мере приближения он окреп, и стал виден его источник: зажженная лампа, непрерывно дрожащая на металлическом обруче, который держала в руках тетушка Сара. Свет делал ее очертания неясными, как у привидения. Привидения с темным лицом и белыми, словно посыпанными мукой, складками юбки.
Наконец она повернулась к дверям его комнаты; лампа переросла в застывший на пороге слепящий шар, выхватывающий его лучами из темноты.
Тетушка Сара стояла, глядя на него.
Он застыл в полной, ужасающей неподвижности. Свет упал на кипу платьев, разбросанных по кровати и сползших на пол. Луч лампы расцветил их, словно шприц с краской. Они сделались синими, зелеными, бордовыми, грязно-розовыми. Цвет раскрасил и его красками восковой фигуры, до мельчайших деталей воспроизводящей живого человека. Настолько искусно, что можно даже обознаться, как это иногда бывает, когда смотришь на восковые фигуры. С точностью воспроизведенное безжизненное подобие.
Он застыл, как мертвец. Мертвец, стоящий на ногах в полный рост. Он видел ее, так как взгляд его остановился на ее лице, той части тела, которую мы обычно в первую очередь ищем глазами, когда на кого-нибудь смотрим. Он слышал ее, так как, когда она испуганно прошептала: «Мистер Лу, что случилось? В чем дело, мистер Лу?» — он ответил ей, он заговорил, у него появился голос.