— Ты остановишь свою бурную деятельность против моего сына и дашь Мише еще один шанс.

— Ни за что! — отпрянула от свекра девушка. — Я никогда больше не позволю ему прикасаться ко мне!

— Пожалуйста, Леся. Всего лишь один шанс. Если ничего не получится, значит, так тому и быть.

— Он не заслуживает ни единого шанса.

— И все же, он твой муж. У нас в семье не принято разводиться. Позволь ему приходить к вам домой и общаться с сыном.

— Да он его на дух не переносит! Его от одного крика Тимуркиного воротит!

— Пожалуйста, Олеся. Я в долгу не останусь. Расходы на израильскую клинику предстоят немалые, и я не стану тратить деньги, если ты уйдешь из семьи. Позволь Мише загладить свою вину. Он сейчас раскаивается, очень. Просто к тебе боится идти.

— Потому что рыльце в пушку у вашего Миши, вот и боится! — в сердцах прокричала она. Но подсознание уже предательски подсчитывало сумму — сколько денег понадобится на билеты, сколько на проживание в гостинице и как добиться платной консультации.

Свекр молчал. С усмешкой посматривал на нее синими, холодными, словно льдинки, глазами. Шрам на лице дергался от напряжения. Он знал — невестка не откажется от денег. Ради малыша она пойдет на что угодно.

— Хорошо, — сдалась Олеся. — Пусть приходит. Я не смогу его простить, но дам шанс исправить ошибки. Хотя бы перед сыном.

Торжествующая улыбка осветила некогда красивое, а теперь изуродованное шрамом лицо.

— Ты не пожалеешь, обещаю. Можешь уже сегодня звонить в Москву и договариваться о поездке.

Леся зажмурилась. Постаралась взять себя в руки и не нервничать. Пусть приходит, куда уж деваться. Она даст ему шанс. Один единственный шанс. Только вот горбатого, его могила исправит. А Мишу не исправит ничего. Он не продержится долго, сорвется во все тяжкие. Чувства у него к Лесе уже не те, а Тимурчик, когда-то долгожданный первенец, вызывает только раздражение. И тогда она с чистой совестью подаст документы на развод. А сыночка к тому времени уже, возможно, подлечат.

Миша пришел к ним домой на следующий день. Все попрятались по своим комнатам — никто не хотел с ним даже здороваться. Он, видимо, это чувствовал. Тихо поднялся на второй этаж, постучал в двери Лесиной комнаты.

Она стояла у окна, скрестив руки на груди. Бросила на мужа равнодушный, полный презрения взгляд и отвернулась. Он прикрыл за собой дверь, шагнул было к Тимуру, играющему на полу, но сын бросился матери в ноги и испуганно заплакал.

Леся подхватила ребенка на руки, от ее взгляда не укрылось, как сжал кулаки Миша.

— Чего ты хочешь? Да, он пугается тех, кого плохо знает. У детей короткая память в этом возрасте, — равнодушно пояснила она.

Миша нерешительно подошел к ней, встал рядом.

— Прости меня, — посмотрел на нее затравленно, словно загнанный в угол зверь.

— Я не хотел тебя бить, я просто не контролировал себя.