Мину на мгновение посетило ощущение, что все это происходит не с ней, а с кем-то другим, в какой-то другой семье. И это не ее, а чьи-то чужие родители приглашают на смотрины совершенно посторонних людей. Это делала не мать, которая ее вырастила, которая еще в Тегеране возила ее и братьев на уроки английского и учила с ними классические персидские газели. Это делал не ее отец, который хладнокровно завязывал ей шнурки во время прогулок по тегеранским холмам, учил считать пузыри в лужах во время дождя и играл с ней в шахматы у лагерного костра.

Чувствуя себя так, словно она была привязана к матери невидимой веревкой – которую она хотела, но не могла оборвать, – Мина пошла за Дарией к лестнице и поднялась наверх.

В спальне пахло зелеными яблоками и лосьоном. Письменный стол был в идеальном порядке, недавно отполированное бюро блестело. Единственным предметом, который, казалось, попал в эту комнату по ошибке, был железный шкафчик для документов. Верхнее отделение было открыто, а из выдвинутого ящика торчала желтая папка с «досье» мистера Дашти. Должно быть, утром Дария заглядывала в него, чтобы освежить в памяти какие-то детали.

– Знаешь, Мина, мне очень не понравилось, как он хлюпает, когда прихлебывает чай. Это было как-то очень по-крестьянски. – Дария сложила руки на груди. – Можно подумать, он не очень хорошо воспитан! Ну, ничего, я уверена, что сумею подобрать тебе человека получше.

«Аллах всемогущий, помоги мне!» – подумала Мина, изо всех сил стараясь сохранять спокойствие, а вслух сказала:

– Мистер Дашти – это была твоя идея. Разве не так? – Она очень старалась говорить разумно и по-деловому. – Кроме того, мне двадцать пять лет, и я считаю, что это самое подходящее время для того, чтобы найти свое место в мире, понять, кто ты такая и что собой представляешь. Ну и наконец, молодость – это пора, когда нужно развлекаться и получать удовольствие. Зачем спешить? Муж-дети-кашки-пеленки – это от меня никуда не уйдет. Сейчас мне нужно прежде всего окончить бизнес-школу.

– Не говори ерунды, Мина. Конечно, ты ее закончишь. Что касается того, что молодость – время для развлечений, так это вообще полная чушь! Так считают многие американцы, но на самом деле это просто предлог, чтобы продлить детство… Эти поиски себя, своего места в мире… Типичная психочушь, пустая болтовня! Ты хочешь знать, кто ты такая? Я тебе скажу! Ты – моя дочь!

Мина с размаха плюхнулась на кровать.

– Все эти «поиски», о которых здесь, в Америке, так много говорят, на самом деле не что иное, как лень. Обыкновенная лень! А еще способ подольше ни за что не отвечать. Для того чтобы разобраться в окружающем мире, вовсе не нужно ждать десять лет. В чем там разбираться? Просто всем, кто так говорит, хочется подольше оставаться детьми!

Мина посмотрела на желтую папку. Неужели мать всерьез думает, что какой-то мужчина может стать ключевым фрагментом головоломки по имени Мина? Последней переменной, которая заполнит и определит электронную таблицу жизни дочери? Или Дария мечтает создать что-то вроде математической формулы, чтобы с ее помощью понять ее мысли и предпочтения? Ах, если бы мама просто взяла и выбросила эти свои папки! И если бы Мина спросила, почему она так поступила, Дария ответила бы, что ей приходится прилагать слишком много усилий, чтобы готовить каждую встречу-смотрины, которые не приносят результата исключительно потому, что дочь не хочет ей помогать. Хватит, я сдаюсь, сказала бы Дария и тяжело вздохнула протяжным вздохом матери-мученицы.

Мина знала, что этот вздох погрузил бы ее в хорошо знакомое чувство вины, но это было бы пустяком по сравнению с главным: она была бы свободна. Она освободилась бы от тяжкой обязанности пить чай с незнакомыми мужчинами и смогла бы жить так, как ей хочется.

– Так мы покончили с этими встречами? – спросила она вслух. – Оно ведь того не сто́ит, не правда ли?

– Дело не в том, сто́ит или нет, – ответила Дария сухо. – Дело в том, что ты заслуживаешь самого лучшего, вот я и делаю все, что только в моих силах.

По улице за окном промчался автомобиль. Тяжелые басы включенной на всю катушку музыки громом отдались в ушах Мины.

– Вот это… – Дария жестом показала на набитый папками шкаф для документов. – Это то немногое, что я могу сделать для тебя здесь, в Америке. Будь мы там, дома, все было бы иначе. Там мы были среди своих. Нас уважали. У нас была налаженная жизнь, были средства… Там мы не были иммигрантами, которым приходится искать счастья среди других иммигрантов. Там я могла бы сделать для тебя гораздо, гораздо больше.

Слова матери невольно заставили Мину задуматься. Дария сказала «там мы были среди своих». Но истина состояла в том, что Мина затруднялась сказать, как бы она себя чувствовала, окажись она сейчас в Иране. Оставленная много лет назад страна часто казалась ей миражом, видением. Когда самолет, на котором они летели, заходил на посадку в Нью-Йорке, маленькая Мина прижималась лицом к стеклу иллюминатора, любуясь сверкающими, как драгоценные камни, огнями огромного города. Быть может, именно в эти мгновения та другая страна перестала существовать? Была ли она в Америке иммигранткой, иностранкой? Мине хотелось думать, что нет. Во всяком случае, Дария всегда называла ее американкой, и она ей почти верила.

Садящееся солнце ложилось на персидский ковер на полу бледными островками света. За окном наступали сумерки, в домах вспыхивали ранние огни. Там лежала Америка, и Мине и ее братьям нужно было прилагать все силы, чтобы укреплять ту хрупкую новую жизнь, которую они создали для себя здесь. Им нужно было следить, чтобы в ее тонкой ткани не появилось ни одной прорехи, через которую может незаметно вытечь все, ради чего они бежали от кошмара Революции и войны: уютный дом, гарантированные конституцией гражданские свободы, удобные продуктовые рынки, безопасные улицы и парки. Да, они должны беречь и сохранять ту американскую жизнь, которую создали для себя с нуля буквально на пустом месте.

– Пора накрывать к ужину, – тихо сказала Мина и, обогнув железный шкаф для документов, спустилась вниз.

На ужин они ели оставшийся от обеда отварной рис с шафраном, который Дария превратила в тахдиг – поджаренный хрустящий рис, который можно было макать в мясную подливу.

Зазвонил телефон.