Вернулась медсестра, и тут же ее лицо исказилось от шока. Не задавая лишних вопросов, она тут же присоединилась к врачам – взяла кровь на анализ и помогала в том, в чем считала себя полезной.
Несколько минут спустя я снова могла дышать.
«Это я нажала на кнопку, – сказала я, отвечая на уже позабытый ими вопрос. – Я не могла дышать».
«Вы сами нажали на кнопку?».
Я кивнула.
Они улыбнулись, не веря своим ушам. Сделав свое дело, они собрались пойти продолжать обход.
«Я чуть не умерла», – сказала я не столько другим, сколько самой себе. Казалось, нам следует обсудить случившееся и решить, как предотвратить нечто подобное в будущем, ну а также поговорить о том, как я чуть не умерла.
«Но теперь вы в полном порядке. Отдыхайте», – сказал последний остававшийся в моей палате врач.
Я попросила его остаться. Я была в ужасе от мысли снова остаться одной.
«Нет никаких причин переживать. Ваша медсестра рядом. К тому же сами смотрите: вы подсоединены ко всем этим мониторам. Мы ежесекундно получаем информацию о том, что с вами происходит. Даже когда нас нет в палате», – улыбнулся он и ушел.
Ему не удалось меня успокоить. Тридцать минут назад от этих мониторов не было никакого толку, так почему я должна верить, что они как-то помогут мне теперь? Вы понятия не имеете, что я только что испытала. Сложно было сказать, было ли дело во всплеске адреналина или каком-то стремительно разыгравшемся посттравматическом синдроме, однако я определенно не чувствовала себя в безопасности. Я изучила показания всех приборов, внимательно рассмотрела каждую ведущую от капельницы трубку и гадала, словно помешанная, что же случится дальше.
«Какой у меня сегодня был уровень тромбоцитов?» – спросила я у медсестры.
«Кажется, в районе 50, – ответила она, присев за компьютер. Выведя на экран результаты моих анализов, она подтвердила: – Да, 45».
«А кислород точно работает? Что-то не чувствую, чтобы он поступал. – Я достала назальную канюлю из носа и подставила руку, чтобы почувствовать поток воздуха. – Еле выходит, попробуйте». Я попыталась протянуть ее медсестре.
Она послушно подошла к стене и повернула ручку, увеличив поток воздуха, чтобы я могла его почувствовать. «Видите? Все нормально работает. Просто отдыхайте».
Мне было не до отдыха. Я была слишком занята мыслями о том, какая еще катастрофа может со мной случиться.
Я попросила распечатать результаты моих анализов на бумаге. Из-за проблем со зрением я была не в состоянии разглядеть цифры, однако они нужны были мне в каком-то осязаемом, конкретном виде. Так как идея изолированных по времени данных меня не особо удовлетворяла, я попросила сделать распечатку моих анализов за последние две недели, и аккуратно сложила листки стопкой на своем складном столике. Я поднесла лицо вплотную к бумаге и стала вдыхать аромат краски на только что напечатанных страницах. Закрыв глаза, я представляла, что нахожусь за чистеньким, опрятным письменным столом в каком-то офисе где-то далеко от крови и наполненных мочеприемников. Я представила, как приятно было бы держать в руке холодный тяжелый степлер. Скреплять его скобами важные документы, а не мою брюшную стенку.
Эмоции пациента зашифрованы в его поведении. Никому не составит труда догадаться, что плачущему человеку грустно, однако разглядеть в маниакально внимательном пациенте, который хочет держать под рукой результаты всех своих анализов и задает грамотно сформулированные вопросы о подборе антибиотиков, признаки тревожного состояния гораздо сложнее. Да я и сама тогда не увидела собственной чрезмерной тревожности.
Я полагала, будто просто должным образом подстраиваюсь под сложившуюся ситуацию. Ситуацию, требовавшую от меня чрезвычайной бдительности и предчувствия потенциальных надвигающихся катастроф. Кажущееся спокойствие всех, кто меня окружал, казалось мне результатом их недальновидности. Каждый раз, когда мне говорили «просто отдыхать», меня еще больше наполняло презрение. Я знала, что произойдет, если я покину свой сторожевой пост. Я умру. Я была убеждена, что моя безопасность, моя жизнь целиком и полностью находятся в моих руках.