На зеленом склоне, спускающемся к реке, всего в сотне саженей[29] от крутого, обращенного к Москве берега стоит идеально ровный квадрат вагенбурга[30] или по-русски Гуляй — города. Полковые знамена любимого Петром преображенского полка горделиво реют над ним. Тяжелые боевые повозки, напоминающие знаменитые гуситские[31], соединены между собой железными цепями, на высоких бортах, усиливая защиту, ослепительно сияют на солнце стальные щиты мастерградской работы. Без орудий не разобьешь! Хищно сверкают штыки из узких щелей между бортами боевых повозок. У десятка стальных орудий, расставленных в узких промежутках между возами, застыли закованные в латы пушкари. На каждую пушку стрельцов у гвардейцев найдется несколько. Фитили в руках уже дымятся. По совету попаданцев гвардейцев укомплектовали артиллерией по нормам наполеоновской армии. Воевать по-новому. Подавлять противника не натиском пехоты, а огневым валом. Для этого орудия укомплектовали ядрами, бомбами, картечью и порохом впятеро против прежних норм. Глубокий ров, предусмотрительно вырытый перед линией вагенбурга, грозит смертельной ловушкой для наступающей пехоты. Серьезное препятствие. С налету не возьмешь! Дорога закрыта, ни обойти ни объехать. Не дай бог стрельнут картечью по плотным порядкам стрельцов. Мятежники попятились, испуганно зашумели. Начальные люди, опомнившись, пронзительно закричали: «Отходи! Выкатывай пушки!»
Из промежутка в линии Гуляй-города неторопливо выехал всадник на снежно-белом коне. За ним шестеро драгунами сопровождения. Латы и шлем с пером сверкают доброй сталью. Вьется на свежем ветру за спиной плащ цвета пролитой крови. Всадника узнали, сам генерал Гордон! Не доезжая нескольких шагах до берега он остановился, загарцевал на горячащемся коне. Поднял, привлекая внимание стрельцов руку в черной кожаной перчатке. Бунтовщики остановились, ждут, что скажет.
— Стрельцы! — В наступившей тишине басовитый голос генерала с легким шотландским акцентом далеко разносится над рекой, — Со мной преображенский полк, нас меньше, но мы стоим на добрых позициях и вам не пройти. Вы разумные люди, примите государеву волю! Выдайте воров, кто подбил вас на бунт и возвращайтесь в Москву!
Овсей, потрясая судорожно зажатым в руке чеканом, рванулся из толпы вперед, глаза горят ненавистью:
— Врешь собака! Нет у нас воров! А Петьке супротив старшего царя Ивана править невместно!
Стрельцы воодушевились, одобрительно загудели, затрясли бердышами и саблями. Гордон молчит, сидит не шевелясь, слушает. Поднял руку, прерывая распалившихся бунтовщиков:
— За речку вас не пустим. Выдайте заводчиков и бросьте бунтовать, царь вас помилует.
Стрельцы разгорелись не на шутку, закричали матерно. Бросились назад, строиться по сотням и выкатывать орудия. Генерал пожал плечами, жаль, храбрые но глупые. Мощь организованного, обученного и вооруженного мастерградцами полка он представлял слишком хорошо, чтобы оставить стрельцам хоть один шанс на победу. Покачав головой, ускакал под защиту вагенбурга.
Тревожно забили полковые барабаны. «Барабанщики — вперед! Знамена — вперед!» На берег с криками и матом выкатили стрелецкие орудия, вокруг них засуетилась обслуга. Началось! Пушки поочередно басовито рявкнули, окутались пороховым дымом. Ядра вскинули землю в синие небеса за добрых два десятка саженей до позиций гвардейцев. В ответ оттуда раздались одиночный выстрел. Бомба с шипением пронеслась над головой пушкарей, они испуганно пригнулись. В стороны полетели черные комья выброшенного грунта. Почти попали! Пушкари поправили прицелы. Гвардейские орудия разом бахнули картечью, позицию артиллеристов — бунтовщиков заволокло плотным вонючим дымом, забросало землей. Крики, стоны и мольбы раненых. На артиллерию можно не рассчитывать, заряжать, наводить орудия некому.
Овсей Проскуряков злобно ощерился, без потерь войны не бывает! Вскочив на коня, обернувшись назад, заорал матерно. Рванул из ножен саблю, погнал на переправу. Чаще забили барабаны… Бунтовщики с невнятными воплями устремилась за предводителем. Громче, громче катится крик по толпе переправляющихся вброд через неглубокую речку стрельцов. Расчет на то, что переправившись на другой берег, сбиться подальше от вражеского вагенбурга, там, где из мушкета возможно попасть если только очень повезет, в плотные ряды для решительного штурма, но бунтовщики ошиблись. Фузеи, производства мастерградцев за счет более качественных сталей и единообразия в изготовлении оружия позволяли прицельно стрелять и на сотню саженей. Переправились. Закомандовали начальные люди. Взмахивая бердышами и мушкетами, начали строиться в ряды.
Залп! Линия боевых повозок преображенцев укутались смрадным пороховым дымом, штыки немедленно скрылись в глубине повозок. Крики раненных стрельцов, команды начальствующих, частые всплески попавших в воду пуль смешались в адскую какофонию. Но ничего, теперь очередь стрелять стрельцов, дай только подойти поближе! Но не получилось. Не успели рухнуть наземь мертвые и раненные, как в щели между бортом и крышей боевых повозок показались дула новых, заряженных фузей. Стоящие позади гвардейцы передали их самым метким стрелкам, которые образовали первую линию.
Залп! Немыслимо быстро! Прошло всего несколько секунд. Так не стреляют! Слишком часто, слишком метко. Стрельцы растерялись. На сотню саженей мушкетная пуля пролетит легко, но вот прицельно стрелять на такое расстояние невозможно, а сейчас как минимум половина пуль попадает в людей. Дым еще больше окутал вагенбург. Разрозненные ответные выстрелы отражаются от стальных щитов.
Залп! Залп! Залп! Преображенцы стреляют почти вслепую, настолько густой дым окутал боевые повозки. По реке плывут трупы, крутой берег усеян стонущими, окровавленными раненными и погибшими стрельцами. Бунтовщики заколебались. Да мыслимо ли так сражаться? Овсей спрыгнул с павшего коня, что-то кричит товарищам, рот перекошен.
Почти одновременно с последним залпом вновь рявкнули картечью пушки. На этот раз по смешавшемуся строю стрельцов. Дробь обжигает, валит с ног, насквозь пробивает тела, выкашивая бунтовщиков десятками. Это стало последней каплей переломившей ход боя. Теряя на ходу бердыши и мушкеты стрельцы побежали. Через минуту на месте быстротечной схватки остались полторы сотни молящих о милосердии раненных, окровавленные тела убитых и жирные черные комья вывороченной ядрами земли.
Мастерградская слобода в Москве после убийства старшего посла и молниеносного жестокого подавления стрелецкого бунта настороженно притихла, ощетинилась усиленными караулами военных и местных наемников. Жизнь еще раз напомнила что вокруг кровавый семнадцатый век. Или ты силен или тебя моментально схарчат! Посольство, на время пока в столице России не нормализуется обстановка, перешло на чрезвычайный режим. Улицы перекрыли деревянные щиты в рост человека. Выход посольских за пределы поселка а аборигенам вход, запретили. Исключение сделали только для местных школьников. Школа продолжила работать.
Бесконечно длинный день, полный крови и нелепых смертей заполнили нешуточные хлопоты по организации усиленной защиты посольского квартала и режимных мероприятий. Лишь когда усталое солнце окончательно спряталось за горизонт Александр закончил с неотложными делами. Поднявшись на второй этаж посольства, где проживали оба мастерградских посла, осторожно поскребся в дверь собственной квартиры. Не дай бог разбудить сына, Оля «убьет»! Жена тихонько открыла дверь. Одета в короткий цветастый домашний халатик, ножки все также хороши как и четыре года тому назад, когда они познакомились, глаза сияют: ну наконец пришел, а то без обеда бегал весь день. Оля сидела с маленьким Андрюшкой дома и только собиралась выйти на работу в посольстве. В Москве каждый мастерградец на вес золота и для нее держали должность секретаря. Торопливо прижалась к мужу заманчивыми выпуклостями, поцеловала в подставленные губы. Тут же отстранилась, обдав напоследок сладким запахом цветочных духов. Производство парфюмерии уже давно наладили в городе попаданцев. Большую часть продукции раскупали жительницы Мастерграда и лишь треть шла на продажу в Москву и для экспорта на Запад. Говорят, духи и одеколоны там шли на ура: причудливой формы флаконы, стойкий и необычный аромат, английские и голландские купцы стояли в очередь, чтобы приобрести пару ящиков.
— Ш-ш, Андрюшка только заснул, — Оля прижала пальчик к прекрасным даже без помады губам, — Устал?
Александр молча кивнул. Тяжелым, валким шагом пересек холл, на ходу расстегивая форменную рубашку, тихонько зашел в спальню. На диване белеет раскрытыми страницами книга. Волей-неволей посольским пришлось вновь полюбить чтение. Ни радио, ни телевидения в Москве нет. Культурная жизнь посольских ограничивалась ежевечерними видеофильмами в актовом зале. Жена последовала за Александром в спальню, соскучилась по мужу за целый день одна с маленьким ребенком. Остановилась, посмотрела внимательно в лицо мужа, спросила шепотом:
— Кушать будешь или кто-то уже закормил?
— Да кому я нужен? — устало махнул рукой Александр накидывая на плечи домашнюю рубашку, — Андрюша давно заснул?