— Перетерся седельный ремень, а не подпруга, — поправил его Кимо. — Но мой отец тут ни при чем. Никто не относится к упряжи с таким вниманием, как он.

— Неужели! Тогда объясни мне, как в конюшне появилось такое старое и негодное седло, что его ремни рвутся, как нитки?

— Они не порвались, — возразил Кимо. — Нитки в одном месте прогнили.

— Да что бы там ни было! — взревел Остин.

— Тем не менее мой отец в этом не виноват. Я сам осмотрел все стежки, мистер Палмер. Это могло произойти из-за того, что ремни смазали костяным маслом.

Палмер оторопел.

— Ты хочешь сказать, что кто-то сделал это намеренно? Не могу поверить, Кимо.

— Все остальные стежки абсолютно нормальные. Вы можете убедиться в этом сами, мистер Палмер.

— Знаешь что? Мне кажется, ты выгораживаешь своего папашу!

Кимо напрягся как струна.

— Отца нет нужды выгораживать, — спокойно сказал он. — Всем известно, что он прекрасно справляется со своими обязанностями.

Не обращая внимания на его слова, Палмер сменил тему разговора:

— Кстати, я хотел сказать тебе еще кое-что, Кимо. Конечно, спасибо за то, что привез Ники сегодня, но отныне держись от нее подальше. Может, все вокруг и слепы, как летучие мыши, а у меня зрение хорошее. Ты сохнешь по ней, и если не сможешь сохранять дистанцию, то считай, что песенка твоя спета — я об этом позабочусь. Мне наплевать на то, сколько поколений твоих предков работали на ранчо!

Когда Остин замолчал, Кимо дрожал от ярости.

— Я ясно выразился? — рявкнул Остин.

— Предельно, — процедил сквозь зубы Кимо. — Но вам не придется останавливать меня, мистер Палмер. Я уеду.

Выйдя из конюшни, Кимо, ничего не видя перед собой, побрел на стоянку машин ранчо. Вскоре Остин вышел из конюшни вслед за ним и направился в дом.