— Приехали, говорю. Выходите или дальше едем?
— Нет-нет, — она поспешно вытащила из кармана несколько купюр и просунула их водителю. Перекинув сумку через плечо, Тина спрыгнула вниз, и, не дожидаясь, пока мужчина найдет сдачу, шагнула вперед, во двор своего дома.
Он возвышался над землей, тихий и мертвый. Покинутый всеми. Хвастающий перед соседям той страшной пустотой, на которую имели право только утонувшие корабли, что степенно покоятся на дне океанов.
На секунду Тине показалось, что стук ее сердца звучит в голове, то тихо, то громко, нарастая и убывая снова. Глухие удары опускались ниже, по венам и капиллярам к пальцам рук, пока она не стиснула ладони. Ногти впились в кожу, оставив на ней красные следы. Тина поморщилась, но секундная вспышка боли снова вернула ее к реальности. Она скинула с плеча сумку и попыталась сделать шаг в сторону двери, чтобы убедиться в том, что и так было понятно — дом заперт. Тяжелый замок лишал последних иллюзий. Ноги подогнулись, и она медленно осела на пол, так, словно ступни увязли в тягучем иле. Самое дно океана. И она утопленница, а не русалка, как когда-то в детстве.
Пустые глазницы окон не звали ее внутрь. Никаких звуков. Никаких запахов. Только страх, липкими каплями пота окутавший хрупкую фигуру. Пятясь, задевая пятками землю, поднимая вверх клубы пыли, Тина вышла за ворота. Она брела вдоль знакомой улицы и боялась поднять голову вверх. Мечтала увидеть хоть одно знакомое лицо и ненавидела всех тех, кто участливыми взглядами провожал ее от дома к дому. Через пятнадцать минут добрела до церкви и остановилась перед дверью фургончика с хозяйственными материалами. Когда-то они с папой красили стены в голубой, цвет безоблачного неба. Сейчас он расцвел всеми оттенками серого и зеленого, больше напоминая едкую плесень.
Тина провела ладонью по облупившейся краске и лишь теперь в полной мере поняла — ничего не осталось. От семьи, от веры, от нее самой. Только пыль этого жаркого города, который так и не смог ее согреть. Вопреки солнцу, девушка еще глубже закуталась в вязаную кофту.
Она не сразу услышала знакомый голос. Бабушка Надя настойчиво звала ее по имени и наконец, не выдержала, с силой дернула за край свитера.
— Зову, а она статуей стоит. Че стоишь то, кого ждешь? Мама приехала? Потом приедет? Ты пока сама поживешь?
— Потом, — на одном выдохе выпалила Тина.
— Ну и хорошо, ей время нужно, такое горе, дочка. Такое горе. А я иду с сумками, думаю, уж не наша это стрекозочка? Глядь, как есть ты. Так давно не видела тебя, а глаза старые, могла и совсем не узнать. Ну чего молчишь? Или не поможешь бабушке?
Старуха качнула головой в сторону сумки и тележки, Тина молча кивнула и, подхватив с земли ручку, потащила телегу к церкви. Баба Надя знала их с детства. Всегда недовольно ворчала, когда маленькие сорванцы пробегали мимо ее дома, грозилась розгами и иногда жаловалась папе. Тот лишь улыбался, обещал наказать дочку и ни разу не выполнил обещания. Однако, не смотря на вечные стычки, женщина всегда хранила в смятой промасленной бумаге крупные куски сахара и в тайне подкармливала детей. Тине самые большие куски, будто ее больше других жалко.
Девушка сглотнула подступивший к горлу ком. Воспоминания о детстве перестали радовать в тот день, когда она окончательно выросла.
— Ты успела попрощаться, дочка?
Сразу стало ясно, с кем именно должна была успеть проститься Тина. Она хотела бы соврать, хотела рассказать то, что надо, а не то, что было. Хотела отвернуться и уйти прочь, позабыв этот страшный день, но губы, дрогнувшие в грустной улыбке, ответили без слов. Ее лицо сковали спазмы, так бывает, когда хочешь плакать и борешься изо всех сил, лишь бы сдержаться, и Тина затрясла головой. Так глупо и так больно.
— Да что же такое. Не успела… — женщина развела руками и спросила, — а поминки? Ты попала на поминки?
— Мама позвонила позавчера. Я собралась и вот…
— Позавчера? — седые брови поползли вверх. — Дочка. Боря умер неделю назад. Погоди-ка, даже больше, дней восемь уже прошло. Они все к Арише переехали, дом совсем плохой, но приход их не оставит, вместе к зиме подлатаем и вернутся. Ты путаешь, должно быть? Неделю, я точно тебе… — увидев посеревшее лицо девушки, старуха вдруг замолчала.
Тина огляделась по сторонам, в поисках лавки, куда можно сесть, не мешая кипящей жизни храма в воскресенье. Но не найдя ни одного свободного места она покрепче затянула края уродливой, не по погоде теплой кофты.
— Дочка, будешь чай? — спросила баба Надя. Тина молча покачала головой в ответ. — Может, перекусишь? Ты, с дороги, белая такая, худющая, а у нас только хлеб испекли.
— Не надо еды, — она резко оборвала соседку, — но спасибо вам. А знаете, мне и правда что-то не хорошо. Я подышу на воздухе, а вы…можете купить свечи?