Когда я провожала его до двери, одна мысль неожиданно стукнула мне в голову.

— Этот Спарацино, — сказала я, — как его зовут?

— Роберт, — ответил Марк.

— А к нему нельзя обратиться по инициалу "М", нет?

— Нет, — сказал Марк, глядя на меня с интересом.

Повисла напряженная пауза.

— Езжай осторожно.

— Спокойной ночи, Кей, — сказал он, немного поколебавшись.

Возможно, это всего лишь мое воображение, но на какое-то мгновение мне показалось, что он собирается поцеловать меня. Но затем он быстро сбежал по ступенькам, и уже из дома я слышала, как он отъезжает.

Следующее утро было таким же сумасшедшим, как и другие. Филдинг на собрании персонала сообщил нам, что у нас — пять вскрытии, включая «поплавок», то есть разложившийся труп утопленника, перспектива, которая вызвала всеобщий стон. Плюс к тому, Ричмонд добавил нам пару свежеподстреленных трупов. Результат экспертизы по одному из них я успела отослать перед тем, как умчалась во дворец правосудия Джона Маршалла, где должна была давать показания по поводу убийства, совершенного тоже с применением огнестрельного оружия. Затем я отправилась в медицинский колледж, чтобы позавтракать с одним из студентов, которого консультировала. Все это время я усиленно работала над собой, пытаясь выкинуть из головы визит Марка. Чем больше я старалась о нем не думать, тем больше он занимал мои мысли. Он был осторожен. Он был упрям. И это совсем не в его духе — пытаться возобновить контакт со мной после более чем десятилетнего молчания.

Было немногим позднее полудня, когда я сдалась и позвонила Марино.

— А я как раз собирался тебя искать, — начал он, не успела я связать и пары слов. — Я уже выхожу. Можем мы встретиться у кабинета Бентона через час — полтора?

— По поводу чего? — я даже не успела сказать ему, зачем звонила.

— Я наконец добрался до отчетов по делу Берил. Мне подумалось, что ты захочешь быть там.

Он, как всегда, бросил трубку, даже не попрощавшись.

В назначенное время я подъехала по улице Ист Грейс и запарковалась на первой же свободной парковке со счетчиком, не слишком далеко от того места, куда направлялась. Современное десятиэтажное административное здание было маяком, караулившим унылое побережье, утыканное магазинами ненужного хлама, пыжущихся казаться антикварными, и маленькими этническими ресторанами, не стремящимися как-то выделиться. Пешеходы плыли по течению вдоль растрескавшихся тротуаров.

Предъявив удостоверение на проходной в вестибюле, я в лифте поднялась на пятый этаж. В конце коридора находилась деревянная дверь без таблички. Расположение местного ричмондского представительства ФБР — один из наиболее тщательно охраняемых секретов в городе, его присутствие было столь же незаметно и ненавязчиво, как и ничем не примечательная одежда агентов. Молодой человек, сидевший за столом, занимавшим половину приемной, глянул на меня, не прерывая разговора по телефону. Прикрыв рукой микрофон, он бровями изобразил: «Чем я могу вам помочь?» Я объяснила ему причину своего присутствия здесь, и он пригласил меня присесть.

Приемная была маленькой и решительно мужской: мебель обита грубой синей кожей, кофейный столик завален кипой спортивных журналов. На обшитых панелями стенах красовались фотографии всех директоров ФБР.

Там же висели наградные листы за безупречную службу и медная табличка с выгравированными именами агентов, погибших при исполнении задания. Неожиданно входная дверь открылась, и высокий стройный человек в солнечных очках и темном костюме прошел через приемную.

Бентон Уэсли мог бы быть таким же «пруссаком», как и все прочие, но за годы нашего знакомства он завоевал мое уважение. Под бронированной оболочкой службиста жило человеческое существо, которое стоило узнать поближе. Он был живым и энергичным, это чувствовалось, даже когда он сидел. В своих темных костюмных брюках и накрахмаленной белой рубашке он выглядел типичным франтом. Его идеально завязанный галстук был узким по моде, на поясе одиноко болталась пустая черная кобура от десятимиллиметрового револьвера, который он почти никогда не носил в помещении. За то время, что мы не виделись, Уэсли почти не изменился. Красивый какой-то суровой красотой, подтянутый, с преждевременным серебром в волосах, он никогда не переставал меня удивлять.