— Ваше руководство. Не мое.

С какого момента забота превращается в диктатуру?

Когда ты начинаешь бояться не мира, от которого тебя оберегают, а тех, кто это делают. Мне всегда хотелось вывести из себя этого слащавого водилу, посмотреть, как он, наплевав на всякий регламент и на «наше руководство», попытается прошибить мой череп своим кулаком, как он попытается заставить меня съесть мой кадык — как он даст волю чувствам. Ну и у меня появится дать повод своим.

Тем не менее, моим мокрым снам не суждено стать явью, ведь все «нежелательные» и «своевольные» эмоции блокируются сразу же, если вы хотите получить такой высокий пост личного водителя Председателя Совета Директоров.

— Вашу бы энергию, да в нужное русло! — сказал он, размеренно поворачивая руль то в одну, то в другую сторону, проезжая по таким закоулкам, что я чувствовал себя мышью, бегающей туда-сюда по лабиринту. И лишь только смотрящие сверху могли сказать, где мы и куда нам идти. В этом их сила.

— Твой язык бы, да тебе в задницу.

Он не обратил внимания. Им не положено.

— Знаете, — сказал он после небольшой паузы, — все было бы гораздо проще, не доставляй вы нам столько ненужных, так сказать, хлопот. Все ваши попытки проявить, с позволения, необоснованную и неподобающую уклончивость от исполнения Вашего профессионального долга, прошу меня извинить, не представляют абсолютно никакой ценности и обладают практически, я бы сказал, отрицательной эффективностью. Ведь мы все равно находим и будет находить Вас, не так ли?

Я не стал отвечать. Не было слов — ни шутки, ни оскорбления. Как вообще можно говорить с тем, кто всегда прав? Я смотрел в окно: мы пересекали мост, большую железную глыбу с камерами через каждые несколько метров, считывавшими номера машин, как штрих-код в супермаркете. Я уже видел — точнее, предвосхищал зрелище вальяжно раскинувшегося центра города — неоновое безобразие, полное рекламных голограмм, предлагавших ежесекундно тысячи развлечений: (миллиарды однотипных, ворующих друг у друга контент сайтов, на которых можно поржать, поплакать и подрочить, не долистав до конца главной страницы), «легальные» стимуляторы (та же наркота, только с акцизами), техника, гаджеты, импланты, чтобы всем этим пользоваться и выглядеть лучше, кредиты, чтобы за все это платить — все мелькало, наглядно рекламировалось красивыми девушками с идеальными зубами, готовыми вгрызться в твой кошелек, манящими своими когтистыми пальчиками, которыми они царапают тебе спину, пока отдаются тебе — лишь бы не задавался вопросом «А на кой черт мне все это надо?».

Машина тихо гудела электронным двигателем, посасывая из бака синтетическое топливо, черным лебедем плыла по слегка усыпанному снегу асфальту мимо полчищ гадких утят. До центра была еще пара километров, а пока мы ехали, минуя горящие бочки, вокруг которых кучковались бездомные и те, кому не хватило денег на внутривенный компенсатор внешней температуры™ и кому все еще приходилось, «как дикарю», чувствовать холод; мимо плакатов и вывесок о победе в последнем военном конфликте «наших» с «ними»; о скидках на одежду и просьб устроить на работу за еду; о выборах в парламент и о самых заводных виртуальных проститутках (Никакого СПИДа! *обновите файрволл-имплант), о жилищной программе (Мне и моей семье ни к чему эти старые хибары! — гласила белиберда с биллборда белобородого от снега; смазливый потомственный менеджер держал на руках чужих детей и чужую жену); вдоль ресторанов и ночлежек; вдоль расставленных на каждом углу сторожевых псов и их киберсобак; вдоль уютных домиков, где живут дети с чипом под прививкой от оспы, через который в их мозг напрямую закачивается одобренная правительством школьная программа — больше никаких домашек, учителей, конфликтов на площадке со сверстниками, общение с которым в целом теперь и не нужно, ведь через тот же плод современнейшей инженерии им доступны круглые сутки развлекательные — хотя, на самом деле, отвлекательные программы.

Я не говорю, что все это плохо, что прогресс, которого мы достигли, сделал с нами что‑то ужасное. Вовсе нет — он просто открыл нам глаза на то, какие мы есть. В моем случае, я не был ни шокирован, ни разочарован. Вся подноготная homo sapiens мне открылась еще на войне, когда ты убиваешь не ради идеи или потому что веришь в то, что там все время говорят тебе высшие чины — ты просто хочешь вернуться в казарму, пожрать, поспать, и гори оно все синим пламенем. А что на войне, что в мирное время — люди различаются не так уж и сильно.

У вас бывает такое чувство, когда вам нужно что‑то сделать, и вы надеетесь, что любой из предварительных этапов (поиск в телефоне номера девушки, которая вам все равно не даст, причесывание перед собеседованием, само нажатие на курок) будет длиться вечно, и неминуемое не настанет? Так же и я думал, когда открывал дверь, делал 7 шагов до огромного остекленного входа в Главный Офис, гипнотизировал взглядом автоматические двери и так далее.

С другой стороны, может, это и к лучшему.

Шучу, конечно.

— Добрый вечер. Вас уже ждут. Лифт отвезет Вас куда нужно, не беспокойтесь. Всего вам самого лучшего, — прощебетала миловидная куколка на ресепшене. Блондинка с черными корнями, тонкие, но густые длинные волосы, голубые глаза, тонкие руки. Признаюсь, я долю секунды не мог оторваться от нее — уж до того хорошо работал у нее этот их новый чип, который транслирует тебе в мозг ту внешность, которую ты хочешь в человеке видеть. Не знаю, что заботило меня больше — подстроенная под мои вкусы иллюзия или попытки представить, какая она на самом деле.

Когда я это понял, мне стало страшно.

Она могла быть и автоматическим консультантом. Ее не было видно целиком, и черт знает, что у нее ниже пояса — может быть, ноги, а может и провода и шарниры. знает. Как там давным-давно говорили — жуткая… зловещая долина?

Слыхали?

До определенного момента все эти квадратные роботы, сошедшие прямиком с экранов 60-х, казались такими милыми, но потом, когда они стали подозрительно похожи на нас — но не на 100 процентов, то тогда‑то они и начали внушать вящий ужас и отвращение.

К чему это я?