– Bonjour, – произнес я.
Кто-то что-то пробормотал, но ни один человек не улыбнулся, и мне пришло в голову, что рядом с Дьенбьенфу у людей могла сохраниться неприязнь к французам.
Мне показалось, что в толпе поубавилось напряженности. Или я только этого хотел?
Сьюзан тоже поздоровалась, сказала, что мы приехали из Дьенбьенфу, и попросила разрешения сфотографировать памятник. Никто как будто не возражал. Она отошла на шаг и сделала снимок плиты с именами погибших.
Вперед вышел мужчина среднего возраста в черных шерстяных брюках и оранжевом свитере. Он что-то сказал мне по-французски, но я совершенно не понял. Ясно было одно: его интересовало все, что угодно, но только не то, попала ли ручка моей тетушки на стол моего дядюшки.
Сьюзан ответила. Они обменялись несколькими фразами. Вьетнамец говорил по-французски лучше, чем она, Сьюзан сказала несколько корявых слов по-вьетнамски. Это произвело эффект разорвавшейся бомбы. Толпа приблизилась к нам еще на шаг.
Недолго ждать, сейчас появятся солдаты, потребуют наши паспорта и обнаружат, что мы не канадцы. Я больше не чувствовал себя Джеймсом Бондом. Скорее Индианой Джонсом в фильме под названием "Деревня Судьбы"[98].
Сьюзан наплела, что мы военные историки, занимаемся la guerre americaine[99], но ей и наполовину не поверили. В конце концов она заговорила свободнее, и я разобрал имя Тран Ван Вина.
Стоит произнести имя человека в маленьком вьетнамском или в маленьком канзасском местечке, и это неизменно вызывает легкую оторопь.
Наступила долгая пауза. Вьетнамец переводил взгляд с меня на Сьюзан. Я затаил дыхание. Но вот он кивнул и сказал:
– Да, он остался в живых.
Теперь я знал, что забрался в такую даль не для того, чтобы навестить чью-то могилу. Я приехал в Банхин и получил ответ: Тран Ван Вин жив.
Сьюзан покосилась на меня и улыбнулась. И снова заговорила на ломаном вьетнамском, время от времени вставляя французские слова. Кажется, что-то наклевывалось.
Наконец вьетнамец произнес волшебное слово:
– Allons[100], – и мы последовали за ним сквозь расступавшуюся перед нами толпу.
Миновали крытый рынок; вьетнамец остановился у доски с деревенским бюллетенем под прозрачным плексигласом и показал две выцветшие черно-белые фотографии. На них были сняты двое американцев в летных комбинезонах с поднятыми руками, а вокруг вооруженные допотопными винтовками со скользящими затворами крестьяне в "пижамах". Рядом на доске хватило бы места, чтобы запечатлеть меня и Сьюзан в тех же, что и летчики, позах.
– Les pilotes Americains[101], – объяснил вьетнамец. Мы со Сьюзан переглянулись.
Узкая тенистая тропинка привела нас к подножию склона, где было несколько холмиков, в которых я узнал захоронения. За ними стояли деревянные дома.
Мы шли за нашим провожатым к рубленному из сосновых бревен дому под крышей из ветвей и пальмовых листьев.