— Утром кофе обычно пьют на веранде, — сказал он. — Но для гостей накрывают в гостиной, особенно для тех, кто здесь в первый раз.

Стулья были обиты тёмно-красным бархатом, и у каждого на спинке кружевная салфетка. Хомса боязливо оглядывал красивую, взрослую комнату. Он не решался сесть, мебель была слишком шикарная. До самого потолка высилась изразцовая печь — на изразцах сосновые шишки, верёвочка от вьюшки расшита жемчужными бусинами, латунные заслонки блестят. Блестел и комод, и на каждом ящике красовалась позолоченная ручка.

— Ну что же ты не садишься? — сказал Хемуль.

Хомса присел на краешек стула, он не отводил глаз от фотографии на комоде. С фотографии смотрело покрытое серой шерстью существо с сердитыми, близко посаженными глазами и с хвостом. У существа была очень широкая морда.

— Это их предок, — объяснил Хемуль. — С тех времён, когда они ещё жили за печью.

Хомса перевёл взгляд на лестницу, ведущую в пустую темноту второго этажа, вздрогнул и сказал:

— А может, на кухне потеплее?

— Наверное, ты прав, — согласился Хемуль. — На кухне будет поуютнее.

Он снова подхватил поднос, и они покинули одинокую гостиную.

Весь день они не заводили разговора об уехавшем семействе. Хемуль бродил по саду, сгребал листья и болтал о чём в голову взбредёт, а хомса ходил за ним следом, собирал листья в корзину и почти ничего не говорил.

Раз Хемуль остановился посмотреть на папин синий шар.

— Садовое украшение, — сказал он. — Когда я был маленьким, такие покрывали серебром.

И снова принялся сгребать листья.

Хомса Киль не стал смотреть на шар. Чтобы посмотреть, надо было остаться одному. Стеклянный шар — сердце долины и всегда отражает её обитателей. Если кто-то из семейства здесь, поблизости, он обязательно покажется в стеклянной синеве.

В сумерках Хемуль пришёл в гостиную и завёл папины часы. Сначала они начали бить как сумасшедшие, быстро и неровно, а потом пошли. Теперь, когда часы стучали спокойно и размеренно, комната преобразилась, стала живой. Хемуль взялся за барометр, большой барометр в тёмном, украшенном орнаментом корпусе красного дерева, постучал по нему, и барометр показал «переменчиво». Хемуль вошёл в кухню и сказал:

— Ну вот, жизнь налаживается. Зажжём-ка новый огонь и сварим свежего кофе, а?

Он зажёг кухонную лампу и нашёл в кладовке сухарики с корицей.

— Настоящие корабельные сухари, — сказал он. — Сразу вспомнилась моя лодка. Ешь, хомса. Больно уж ты худой.

— Спасибо, — сказал хомса.

Хемуль был в приподнятом настроении, он наклонился над кухонным столом и сказал хомсе: