— Съешь его с товарищами.
— Мне из-за этого барана пришлось бы потерять много времени, а оно мне дорого. Бараны слишком жирны и поэтому идут медленно.
— Выбери махари, какой тебе понравится.
— Я предпочитаю лошадей бледа. На них удобнее ездить, чем на верблюжьем горбе.
— Ну так зайди на минуту ко мне в шатер.
— Ты хочешь дать мне еще хлеб? Мне его некуда спрятать, и я его не возьму…
Мавр покачал головой не отвечая и поспешно вернулся в шатер.
«Совсем взволновался мой араб…» — подумал Рибо.
Они вошли оба в большой шатер с полом, сплошь устланным красивыми яркими циновками и коврами, и уставленный низкими мягкими диванами.
Хасси аль-Биак остановился перед кучкой ковров и сбросил шесть-семь из них. Под ними открылись два старых сундука кедрового дерева, окованных железом.
Потом снял с серебряной цепочки, которую носил на шее, небольшой ключ и отпер один из сундуков, говоря:
— Возьми, сколько хочешь.
У сержанта вырвался невольный крик изумления.
Сундуки были полны цехинами, той старинной монетой, которую когда-то чеканили в Венеции и которую можно теперь встретить у арабов юга Триполитании[17], Туниса и Алжира, бережно сохраняющих их и дающих как украшение своим женщинам.
— Бери, сколько хочешь, — повторил мавр.
Рибо отступил на шаг; он не мог оторвать взгляд от этого скопления золота, переливавшегося соблазнительным желтым оттенком, но сказал решительно:
— Нет, Хасси аль-Биак. Провансальский дворянин не продает своих услуг. Хотя я и сержант-легионер, но все же остался честным человеком. Прощай, положись на меня.
— Погоди, в таком случае… Если уж ты не хочешь принять ничего… Он поднял еще несколько ковров и циновок, взял стальную шкатулку великолепной работы и, нажав пружину, скрытую средь искусно вырезанных фиников, открыл ее.
Поискав в ней дрожащими пальцами, он что-то вынул.
— Дай твою руку, — сказал он Рибо. — Ты не откажешься принять кольцо, которое будет всегда напоминать тебе Афзу, потому что оно из ее приданого?