Прошло время, и ночью в комнату ко мне ворвалась встрепанная Маша.

– Быстрее, кажется, Дарья рожает!

Сон как рукой сняло. Я надел порты, накинул рубашку с коротким рукавом, схватил сумку с инструментами и кубарем скатился по лестнице.

Дарья сидела в трапезной, держась руками за поясницу, и охала. По подмокшему подолу я понял, что воды уже отошли.

– Маша, грей воду и дай несколько полотенец.

Из своей комнаты вышел Илья.

– Сам роды принимать будешь, или за бабкой-повитухой съездить?

– Сам – сын-то мой, какая же бабка? Не доверю!

– Оно, может, и правильно, а я пойду к себе. Не отцовское это дело – смотреть, как дочь рожает.

Илья ушел к себе в комнату.

Я уложил Дарью на стол, вымыл руки, обтер их водкой. Осмотрел жену: раскрытие шейки – уже четыре пальца.

Дарья охала и стонала.

– Потерпи, милая, дыши глубже.

Сам же принялся готовить инструменты и перевязочные материалы. Схватки становились все более сильными и участились. Дарья наверняка страдала, но так бывает почти у всех женщин-первородков. Опий давать нельзя – ребенок после родов может не задышать. Пусть все идет естественным путем. Наметятся осложнения – вмешаюсь, для того здесь и стою.

Вот показалась головка, а потом – и тельце. Я подхватил ребенка на руки, перерезал пуповину, перевязал, обтер ее спиртом. Маша крутилась рядом, чаще мешая.

– Сын родился! – заорал я.

Из комнаты выскочил Илья с улыбкой во все лицо.

– Дай посмотрю.

– Гляди, какой богатырь!

В мое время обязательно спросили бы про вес и рост, но не сейчас.