Ну вот я и попал! До Кременчуга осталось чуть более двадцати километров, когда мы наткнулись на группу немецких окруженцев, попытавшихся устроить засаду: наш небольшой караван показался им легкой добычей. Вот я теперь и думаю, как это меня угораздило? Думать-думаю, а делаю всё на каком-то автомате, которого раньше от себя не ждал. До сих пор не пойму, почему я схватил карабин убитого водителя, а не автомат раненного бодигарда, просто в этом случае моё подсознание схватило то, что посчитало наиболее рациональным. Откатился в кювет, прицелился. Фигурка в прицеле падает. Вот и первое убийство человека: вот так, в бою, когда враг атакует, его уничтожают! Это так было у писателя Пешкова? Знаю. что не так, да еще и неизвестно, кто кого сейчас… Не время рефлексировать! Еще выстрел, кажется, промазал, нет, точно, промазал, надо срочно позицию поменять! Пуля, которая ложится рядом, подсказывает, что время для маневра выбрано правильно. Перекатился. Выстрел. Ранил или убил, не ясно, но попал. Обоймы! Вот чудила, всего два выстрела в резерве! Вижу, как Михальчик вытаскивает из подбитой машины ручник и дает короткую очередь. Что, не понравилось? Зато есть минутка, чтобы всё рассказать. Ладно, обо всём по порядку, значится, по порядку!

24 сентября началась операция «Кутузов». Это была совместная операция трех фронтов: Южного (генерал-лейтенант Михаил Фёдорович Лукин[1]), 1-го Украинского (генерал-полковник Иван Степанович Конев) и 2-го Украинского (генерал-полковник Николай Федорович Ватутин), под общим руководством Георгия Константиновича Жукова. Каждому фронту придавались по две танковых армии. Звучит грозно. Но… Было принято тоже решение, что и в годы Великой Отечественной войны в моей реальности: то, что соответствовало танковому корпусу получало название танковой армии, а из выделенных 6-ти армий танковыми корпусами можно было назвать только 1-ю и 2-ю, остальные — мехкорпусами, причем довольно урезанными. Но звучало всё очень и очень грозно. Началось же всё с авиаудара. Так получилось, что на этом участке фронта в августе месяце противник сосредоточил два своих флота, почти 70 % всей авиации Рейха, обескровив другие участки и обокрав ПВО Германии, за что поплатился, когда бриты начали ковровые бомбардировки городов Германии. Это шло в разрез с секретными договоренностями джентльменов с Гитлером от сорок первого года, о которых нам было известно, но джентльмены, как известно, хозяева своему слову: хотят — дают, хотят — взад берут. Им противостояли три воздушных армии, объединенные в Южное командование ВВС под общим руководством Жигарева, в общем, долгое время был паритет. Но когда на подготовленные заранее аэродромы стали прибывать части 6-й воздушной армии, противнику стало не до шуток. Эту эарогруппу формировали почти что год, основу ее составили самолеты ИС-2, первые боевые испытания которых состоялись чуть менее года назад в Норвегии, но там эти машины были еще слишком сырыми, вылезли серьезные недочеты в техническом обслуживании, которое было очень сложным из-за весьма капризных двигателей, дающих рекордную мощность. Но такой двигатель — это не только скорость, это особая требовательность к управлению, так что не каждый опытный пилот с этим делом справиться, это требование к взлетно-посадочным полосам, тут никаких грунтовок, только бетонированные площадки, это требовательность к высокой квалификации технического персонала и наличие на аэродромах специальной техники, без которой обслуживание таких машин было крайне затруднительным. А у нас, как всегда, всего не хватало. Да и противник в северном небе как-то слишком быстро исчез, не с кем было тягаться. Плюс… Рекордные скорости и устойчивость в полете ИС-2 демонстрировал на очень качественном бензине с высоким октановым числом. Мы его уже начали производить, но было этого мало, а амеры такой продукт нам поставлять отказывались наотрез. Какие-то крохи перепадали от бриттов, но это были именно крохи: они сами его получали у кузенов. Но к весне сорок второго основные проблемы двигателя были изжиты, он стал получаться достаточно технологичным, давал на выходе отличные показатели, а его ресурс работы стал вполне приемлемым. Дорогой и сложный, но ИС-2 научились пилотировать, по мере нарастающего производства этих машин, комплектуя новые истребительные авиабригады, но не посылая их бой. Было решено массированно использовать новую технику в одном месте и в одно время, чтобы получить решающее преимущество над противником. 26 сентября в три часа утра включились станции радиоподавления. Их первое использование тоже пришлось на операции Северного фронта в Финляндии и Норвегии. Более-менее справились, а противник их действия принял за природную аномалию, что для северных широт довольно частое явление. Были учтены замечания, устранены недоработки, станции пошли в работу, их накопили в достаточном количестве, чтобы массово применить в совместной операции трёх фронтов. Всё это время, когда на фронте было затишье, страна напряженно работала, давая фронту всё, что надо было для победы! В тот же день, 26-го, рано утром после артподготовки и обработки передовых позиций боеприпасами объемного взрыва началось наступление двух танковых армий — 5-й танковой армии (генерал-майор Семен Моисеевич Кривошеин) и 6-й танковой армии (генерал-лейтенант Дмитрий Данилович Лелюшенко). Эти армии фактически были усиленными механизированными корпусами, имеющими в своем составе почти 300 средних и тяжелых танков, половина из которых были новыми КВ-3 и Т-42. В этих армиях не было самоходной артиллерии, но все приданные орудия имели скоростные транспортеры, что позволяло им оперативно оказывать поддержку наступающим частям, мотопехота двигалась как на грузовых автомобилях, так и на бронетранспортерах, а вот фланги наступающим войскам обеспечивались кавалерийскими корпусами, которые позже замещались линейной пехотой. Утром 29-го обе армии встретились у Вознесенска, создав первой кольцо окружения. Успех был обеспечен еще и тем, что удар армии Лелюшенко наносился с Одесского пятачка, где противник никаких танков не ожидал увидеть. А противостояла ему 3-я румынская армия, которая попыталась оказать сопротивление, но против такого мощного удара ничего сделать не могла. В этот же день, 26-го сентября, началось наступление 4-й танковой армии генерал-лейтенанта Василия Васильевича Новикова, после стремительного продвижения наши мобильные части под Днепродзержинском утром 28-го смогли соединиться с частями 1-го Украинского фронта, отрезав танковую армию Роммеля от снабжения. В это время 25 сентября Гудериан подошел к Мелитополю. Это был мощный удар, в то время как танковые корпуса Манштейна почти что растаяли, преодолевая вязкую оборону РККА, намертво застряв у Каховки, последний рывок подвижными соединениями 1-й танковой армии был из района Запорожья на Сталино[2]. Но это продвижение позволило выскочить Гудериану из-за спины Манштейна и рвануть на Крым. При взятии Мелитополя и выходу к Азовскому морю немецкое командование создавало благоприятные условия для прорыва на полуостров, а почти не растраченные силы 3-ей танковой армии должны были стать тем козырем, который изменит всю обстановку на Восточном фронте. Но не судьба! Павел Семенович Рыбалко (командующий 2-й танковой армии) и командующий 3-й танковой Михаил Георгиевич Хацкилевич[3] сумели организовать фланговые удары по наступающей армии Гудериана, в то время как под Мелитополем врага встретил огненный мешок — почти вся тяжелая артиллерия Южного фронта плюс тяжелые батареи резерва главного командования (в том числе батареи 210-мм гаубиц) создали вал огня, выбивая танки противника, превращая их в огненные костры. Помогла авиация, главной целью которой стали машины снабжения, в первую очередь те, что перевозили бочки с бензином[4]. Главной сложностью этой операции было даже не перетащить под Мелитополь гаубицы и пушки, а организовать доставку снарядов, которых за два, самых интенсивных, дня боев было израсходовано четыре эшелона![5] А пятый уже подходил к концу… Оказалось, что в условиях подавления радиосвязи управление мобильными соединениями Вермахта очень сильно страдает. Мы этим и пользовались, изо всех сил! А потом все части трёх фронтов перешли в контрнаступление, которое привело к образованию множества котлов, в которых оказались сотни тысяч солдат немецкой и румынской армий. 27-го был тяжело ранен Гудериан, которого самолетом вывезли в Берлин, а вот Манштейну не повезло. Его фюрер вызвал в ставку, чтобы прекратить истерические вопли генерала с требованием организовать прорыв его застрявших глубоко в украинской глубинке корпусов. Но самолет с главным авантюристом Вермахта был сбит, сам генерал погиб, значит, не напишет своих утерянных побед, ну, как писатель он так себе, с этой точки мировая литература ничего не потеряла. Хуже всего досталось Роммелю. Он тоже посылал какое-то время курьеров, чтобы ему разрешили прорваться назад, но… Разрешения не последовало. Каким-то чудом командующий 2-й таковой армией Вермахта постарался организовать удар из-под Кременчуга на Знаменку, который закончился ничем. А фюрер в качестве подкрепления произвел Роммеля в фельдмаршалы и послал ему маршальский жезл. Самолет с этой посылкой был сбит, и не было известно, сообщили новоявленному фельдмаршалу, что фюрер приговорил его к самоубийству? 21-го октября в Кременчуге 2-я танковая армия Вермахта сложила оружие. И вот поэтому я срочно вылетел в освобожденный город, чтобы провести допрос немецкого командующего. Как-никак, первый фельдмаршал, попавший нам в плен!

Всё случилось из-за того, что я спешил. Непогода… пришлось садить самолет на аэродроме под Хоролом, у Днепра шел проливнойдождь, а аэродром под Кременчугом имел серьезно поврежденную взлетно-посадочную полосу, так что никаких других вариантов не было, разве что Диканька. На свою голову выбрал Хорол. Там меня не ждала охрана, пришлось по месту импровизировать. В результате выехали небольшой колонной во главе которой ехал полугусеничный бронетранспортёр, за которым тащились три грузовых машины. Транспортёр нужен был еще и для того, чтобы вытаскивать машины из грязи, если что. Но хорошие дожди шли всего два дня, а сейчас было пасмурно, хмуро, мокро, но не слякотно, впрочем, чем ближе к реке, тем становилось холоднее и ветренее, если пока что машины в грязи не застревали, так вот-вот начнут. Засада (а это была именно засада) ждала нас сразу за деревней Рублевка. Проехав два ряда обгоревших печей (оставшиеся воспоминания о довольно большом населенном пункте), мы выехали на прямую дорогу к городу, грунтовка шла почти ровно, но по ее обочинам было полно густых кустов, а совсем невдалеке раскинулась небольшая грабовая рощица. Оттуда нас пулеметом и причесали. Сначала длинная очередь ударила по броневику, потом — перенос огня на последнюю машину, только в ней нас уже не было — сработали условные рефлексы, забитые инструкторами на безусловном уровне. Я с охраной ехал в последней машине, трое. И сейчас обратил внимание на Семёнова, что-то ему-то совсем нехорошо. Контроль обстановки… никого, всё-таки ручник Михальчика прижал атакующих, а у них, скорее всего, пулеметных лет было раз и половина. Даже до двух не дотянули, а гранат вообще нет. И это хорошо. Вот только бросаю гранаты я плохо, и это плохо, простите за тавтологию, точнее, это никуда не годиться. Бросить могу, далеко могу, а вот с точностью… ну и чёрт с ним. Успеваю докатиться до бодигарда, точно, у Прокоши Семёнова болевой шок начинается, жгут он наложил, но как-то неудачно, быстро перетягиваю, чтобы кровь остановить, ага, вот оно… противошоковое! Тихо шуршит сминаемая фольга — укол морфия, шприц-тюбик летит в сторону (а надо бы подобрать, для отчетности), так, что там у нас? Противник пытается обойти, ясно, не так их и много, и боеприпасы у немчуры на исходе, а разжиться очень хочется, они и так, смотрю, с нашими мосинками да ППШ бегают. Ладно, из моих еще Тимур Такаридзе, как и я, без большого дела прохлаждается. Машу ему рукой. Бросками, перекатами, бегом и в прыжке добираемся по бэтээра. Оттаскиваю трупы, Тимур помогает, всё понял, гордый грузинский орёл. Так! Вроде всё как должно быть. Даю короткую очередь — четыре разрывных гранаты уходят и ложатся невдалеке от небольшой группы, пытавшейся обойти нас, перескочив дорогу. Поправка — и гранаты ложатся уже совсем рядом от цели, которая предпочитает отойти от греха подальше. Правда, две или три фигурки остаются лежать, ну так чево вам тут… война однако, стреляют! На адреналине даю еще одну очередь — три гранаты летят подбодрить отступающего противника. Тут меня нехило так торкает в плечо… ну мля… От неожиданности присел, это и спасло мне жизнь, потому что еще одна пуля бьет точно в то место, где была голова мгновенье назад. Тимур накладывает мне повязку, потом заскакивает в бронетранспортер и начинает поливать противника огнем из пулемета. Оживает пулемет Михальчика, а за ним деловито начинает строчить «Максим», вот уж голос кого ни с кем не перепутать, значит, подошла подмога.

К сожалению, до Кременчуга Семёнов не дотянул. Вечная ему память! Мы добрались в штаб 24-й армии уже почти под ночь. Пришлось отправиться к врачу, хотя я был уверен, что ничего страшного не случилось — пустяковое сквозное ранение. Военврач все равно попенял пренебрежением к своему здоровью, и мне почему-то стало стыдно.

Кременчуг, 27 октября