— Послезавтра будет хорошая погода для атаки, господин премьер-министр.
— Хорошо, я немедленно отправляюсь на прием к королю.
Когда присутствовавшие на «большом совещании» покинули кабинет премьер-министра, через минуту вернулся Лиделл Гарт, предупрежденный секретарем, о том, что ему необходимо немного задержаться. Надо сказать, что профессор Линдеманн был человеком искренним и сильно увлекающимся. Он и ненавидел, и дружил одинаково яростно. Конкурент его Аналитического центра вполне естественно, оказался в фокусе вражды. Надо сказать, что виконт Червелл был слишком высокого мнения о своем собственном интеллекте, а как о более-менее умных людях, отзывался только о Черчилле и лорде Биркенхеде, интеллектуальные возможности остальных оценивались им в районе нуля, чаще всего, абсолютного.
— Что у нас по кузенам? Что-то стало известно про профессора Вудворта?
— Я думаю, господин премьер-министр, что старина Том зачищает следы и делает это очень аккуратно…
— Жаль, таланты профессора могли бы нам еще пригодиться, но, такова судьба агента, а что по второй фазе американской конструкции?
— Мы выбрал цель, вторая фаза операции планируется в ноябре, сэр…
— Бэззи, мы наедине, что за… да… Хризантема! Я не ожидал от японцев такой высокой эффективности. Мне кажется, им второй раз, после Цусимы ка-то сказочно везёт! А что с нашими договоренностями?
— Мы получили от их представителя официальное подтверждение: Сингапур будет осажден, нам дадут возможность уйти достойно. Гарантировано отсутствие интереса к Индии и нам развяжут руки в отношении Французского Индокитая.
— Это не совсем равноценный обмен, Бэззи, я иду на это только потому, что нельзя удержать всё, но Индию удержать необходимо! Думаю, потом мы сможем забрать все обратно. Обеспечение секретности, как всегда, на высшем уровне?
— Не сомневайтесь, Уинни.
— Хорошо, Бэззи, прошу простить меня. Георг не оставил нам времени на приятную беседу.
Берлин. Здание старой Рейхсканцелярии.
25 августа 1942 года.
Геринг стоял навытяжку. Это давалось для его грузной фигуры тяжеловато. Всё эти последствия ранения, а еще страсть к наркотикам, которая становилась с каждым днем все сильнее. Сейчас ему надо было пережить гнев фюрера и при этом ни в коем случае не напомнить ему, что решение о переброске значительных сил ПВО на Восточный фронт было собственным решением Адольфа.
— Герман! Ты опять меня подвёл! Это катастрофа! Катастрофа! Кёльн разрушен! Говорят о потерях почти всех зданий и более полумиллиона жителей! Полумиллиона немцев! Кто клялся, что ни одна бомба врага не упадёт на Германию? Сначала большевики уничтожают всю нашу промышленность по производству синтетического бензина, теперь лаймы наглеют и делают в воздухе всё, что хотят! Где фон Грейм? Почему он не явился в канцелярию, Герман?
— Фон Грейм застрелился, мой фюрер, два часа назад.
— Трус! Мерзавец! Решил сбежать от ответственности! Похоронить его без почестей, семью — в концлагерь! Кто? Кто сможет решить проблему защиты Рейха от жидо-банкирской клики из Сити? Генрих! С этого момента Эрхард Мильх становится еще и руководителем ПВО Рейха! И не дай бог ему не справиться! Не сметь говорить мне, что у него итак много обязанностей! Пусть немедленно решит проблему! Немедленно! А если не сможет, то я напомню вам обоим, кто в Рейхе решает, кто еврей, а кто нет![4] Это понятно?
— Мой фюрер, я освобожу Эрахарда от других обязанностей, уверен, что получив карт-бланш, Мильх сумеет создать железный занавес для воздушного пространства Рейха.
— Согласен с таким решением, Герман.