— Что, друзья, жалко свой дом покидать? — спросил Капустин.
— Не жалко, а никогда не забудем его, Сашок! — ответил Зубровин.
Это была правда. Не забудем…
Прошла неделя, месяц, первый послевоенный месяц. За это время мы побывали в гостях у многих наших друзей — латышей и русских в Курземе. Гостили в Риге, где нас приняло командование. Побывали на родине у Озолса.
Вот уж где толстый Костя попел вволюшку «Сидели мы на крыше».
Эти дни были для меня особенно дороги. Я, Зина Якушина и Ефим Колтунов были приняты кандидатами в члены Коммунистической партии.
Сознание того, что я достоин приема в партию, было лучшей наградой за все, что пережито за семь месяцев пребывания в Курземе.
А еще через несколько дней Зубровин, Агеев, Капустин, Кондратьев и я стояли на Красной площади в Москве.
— Вот и расстаемся, — сказал Зубровин с грустью. — Тяжело все-таки, братцы! Сегодня ты, Виктор, уезжаешь на Украину, а завтра я — на Урал, Алексей — на Волгу, Сашок — на свой Алтай, а Володя остается в Москве-Разлетается наша семья!
— Не навсегда же, — сказал я. — Мы будем в гости приезжать друг к другу.
Товарищи проводили меня до вокзала. Когда поезд уже тронулся, я услышал:
— Виктор, не забудь на свадьбу позвать! — Это крикнул Зубровин.
— Есть, товарищ капитан! — Я помахал рукой.
…Еще через два дня поздней ночью я шагал со станции к дому.
Вот пруд, застывший, каким я знал его с детства и каким он казался в тихие летние ночи. Верб около него не было, — их срубили фашисты. Вместо верб на земле торчали низкие пни, но от них уже поднялись и стремились к небу тонкие лозинки — будущие вербы.
«Жизнь идет вперед», — подумал я, глядя на блестевшие при свете месяца листочки молодых лозинок.
Вот и родной дом… Я подошел к окошку и несмело постучал.
— Кто там?..
ВМЕСТО ЭПИЛОГА
Сквозь сон я слышу топот босых ног. Чувствую, меня кто-то тащит за ухо.