Эгоцентричная ориентация заставляет нас сосредоточить внимание на контролировании поведения и предполагаемых намерений других «персонажей пьесы». У нас имеются не выражаемые явно, но всегда подразумеваемые правила (для других) типа: «Ты не должен делать ничего, что может меня расстроить». Так как мы запросто применяем эти правила в слишком широком контексте, слишком грубо и негибко, то постоянно оказываемся уязвимы и зависимы от поведения других людей. Мы возмущаемся из-за собственного восприятия того, что наши правила оказываются нарушены, а поскольку отождествляем свою личность с набором этих правил, также чувствуем себя оскорбленными и подвергшимися насилию. Чем в большей степени мы относим на свой счет события, которые вообще-то никакого отношения к нам не имеют, или преувеличиваем значимость того, что к нам относится, тем легче нам причинить боль. Наши собственные правила, созданные для самозащиты, неминуемо нарушаются, потому что окружающие действуют по своим эгоцентрическим правилам. Даже будучи осведомлены о наших правилах, они – другие – не настроены допустить, чтобы их контролировали наши (чужие) правила.
Влияние эгоцентрического сосредоточения на себе четко прослеживается в отношениях между близкими людьми, в частности в браках, ставших проблемными. Пример: Нэнси пришла в ярость после того, как Роджер сделал бутерброд себе, но даже не спросил, хочет ли бутерброд и она. Здесь Роджер нарушил внутреннее правило Нэнси: «Если я небезразлична Роджеру, он должен всегда делиться со мной, хотя бы предлагать». В тот момент Нэнси не хотела бутерброд, но сам факт, что Роджер ничего ей не предложил, означал – в соответствии с ее правилом – невнимательность к ней с его стороны, то, что ему плевать на ее желания. Даже когда Роджер ответил на полную негатива реакцию, предложив-таки сделать ей бутерброд, это не помогло исправить ситуацию: он уже «продемонстрировал», что она ему безразлична. В результате Нэнси надулась и обиженно замолчала.
Заходя со своими ожиданиями слишком далеко, Нэнси сделала себя более уязвимой и поэтому в большей мере подверженной чувствам гнева и обиды. С другой стороны, Роджера не заботило, предугадывает ли Нэнси
Парадокс в том, что правила, которые для себя и внутри себя выстраивает индивидуум и которые призваны защитить его от боли и вреда, на самом деле делают его
Склонность видеть себя в центре сцены и относить все действия других на свой счет выражена при некоторых психических расстройствах. По мере того как эгоцентрические взгляды пациента становятся все более сильными и превалирующими, они могут затмевать истинные характеристики окружающих и затруднять взаимодействие с ними. Человек может придавать ошибочное, даже фантастическое значение их поведению. Такая предрасположенность проявляется в особо преувеличенной форме у пациентов с параноидальным расстройством, которые считают, что поведение другого, вообще-то никак с ними не связанное, направлено на них (соотнесение с собой), и без тени сомнения верят в обоснованность своих представлений об отношении других людей.
Том, двадцатидевятилетний продавец компьютеров, был направлен на обследование из-за постоянного (на протяжении нескольких месяцев) возбужденного состояния. Он все время жаловался, что прохожие на улицах таращатся на него и делают в его адрес уничижительные замечания. Так, однажды подойдя к группе незнакомцев на углу, он интерпретировал их смех как намерение привести его в замешательство, смутить, высмеять. Хотя соотнесение с собой Тома может показаться слишком далеким от того, что мы переживаем, оно показывает, какой драмой для индивидуума может оборачиваться человеческая склонность связывать поведение других людей с собой.
Эгоцентрические взгляды на окружающее можно наблюдать и при других клинических состояниях – таких как депрессия. Депрессивные пациенты связывают с собой совершенно не имеющие к ним отношения события, интерпретируя их как знаки своей ничтожности или дефективности. Типичный враждебно ко всему настроенный индивидуум, напротив, считает, что люди не всегда намеренно стремятся причинить ему вред, а мешают достичь его целей по причине собственной глупости, тупости, безответственности или упрямства. В его жизненной пьесе окружающие идиоты мельтешат у него – героя – под ногами, препятствуя выполнению великой миссии и достижению блистающей цели. Однако чем сильнее он входит в мизантропический раж, тем более вероятными становятся интерпретации «мешающего поведения других как осознанных попыток ему навредить».
Подозрительные люди видят в поведении окружающих проявление намерений помешать им, обмануть их, манипулировать ими. Термин «параноидальная проекция» применим к членам политических и религиозных организаций, которые считают, что их ценности и интересы подавляются агрессивными властями или коррумпированными группировками. В своей книге «Параноидальный стиль американской политики и другие эссе»[45] Ричард Хофштедтер описывает психологию групп людей, объединенных ненавистью к чему-либо[46], с точки зрения их непреодолимой веры в то, что коррумпированное правительство намеренно пытается нарушить их конституционные права[47].
Основная проблема в человеческих взаимоотношениях заключается в том, что наши слова и действия могут сообщать другим людям такие сигналы, которые мы не намеревались передавать. Это верно и в обратном направлении: мы придаем словам и действиям других людей значения, которые не подразумевались. Такт и дипломатичность требуют проявлять чувствительность к возможности иных восприятий того, что мы делаем или не делаем. Тот, кто стремится достичь некоторой стабильности в близких отношениях, обнаружит, что ему следует аккуратно лавировать между рифами ожиданий и интерпретаций окружающих. Этот принцип применим как к межличностным отношениям, так и к отношениям между человеческими группами и сообществами.
Индивидуализм и эгоизм
Распространенное представление об эгоцентричности как о простом погружении или уходе в себя ведет к недооценке важной роли этого свойства человеческой личности в интерпретации ощущаемого и переживаемого индивидуумом, а также в защите и продвижении его жизненно важных интересов. Поскольку каждый человек является носителем генов, передаваемых следующим поколениям, природа эволюционного механизма приводит к приоритетному закреплению в геноме склонности к эгоизму, стяжательству и самозащите. Придание (на сознательном и неосознанном уровне) собственному «я» ведущего положения и определение себя как находящегося в центре всего подкрепляется не только испытываемыми в разных обстоятельствах удовольствиями или болью физического характера, но и ощущениями психологического плана. Например, переживаемый нами восторг после своего триумфа отражает рост нашей ценности в собственных глазах – явление, которое мы называем самооценкой. С другой стороны, боль, ощущаемая после неудачи, – это следствие снижения самооценки.
Переживание такого рода боли или удовольствия укрепляет наше ощущение собственной индивидуальности, которое в еще большей мере консолидируется тем, что окружающие думают о нас, поощряют или наказывают. Так как они обозначают
После того как рудиментарное ощущение собственного «я» сформировано (вероятно, ко второму году жизни), индивидуум начинает мыслить и строить планы, отталкиваясь от своих интересов. Эта программная ориентация может быть – и бывает – отвергнута и замещена под давлением со стороны социума, направленным на воспитание необходимости соответствовать и подчиняться правилам и законам общества. Самооценка выполняет роль внутреннего барометра, который заставляет нас стремиться к увеличению ресурсов и расширению «личного пространства» и сообщает нам о флуктуациях при оценке границ последнего. Мы радуемся, когда границы нашей личности раздвигаются, и испытываем боль, если они, наоборот, сжимаются, а личность девальвируется. А чувствуя боль, используем разные стратегии повышения самооценки. Когда наши попытки достичь желанных целей и «раздвинуть границы личности» сталкиваются с препятствиями, мы можем испытать чувство обиды и неудовольствия, а затем может появиться стремление напасть на обидчика и наказать его.
Первичные убеждения
Наши убеждения и верования, как и системы обработки информации, играют решающую роль в определении чувств и поведения. Мы интерпретируем – правильно или нет – сигналы, которые нам посылают другие люди, в соответствии с нашими ценностями, внутренними правилами, убеждениями и верованиями. Преувеличивая значение личного успеха или национального превосходства, мы попадаем в ловушку, считая индивидуальных соперников, членов иного сообщества или группы, граждан, принадлежащих другой нации, менее значимыми, чем мы сами. Примитивные механизмы обработки информации, которые возникли в ходе эволюции, предполагают предвзятость наших суждений о чем-то в отличающихся от нас людях. Когнитивные предубеждения также могут привести к приписыванию злого умысла всем подряд – тем, чьи убеждения, верования и действия конфликтуют с нашими. Когда мы оказываемся в постоянно сжимающихся тисках нашего когнитивного аппарата, появляется тенденция впихивать всех подобных людей в категорию Врагов: раздраженного супруга, представителя религиозного или расового меньшинства, искреннего политического революционера. Становится все сложнее воспринимать других объективно, с рефлексией и с учетом перспективы.
Склонность предаваться чрезмерному или неуместному гневу и прибегать к насилию может быть понята в терминах первобытного мышления. Эти паттерны первичны не только в смысле того, что являются базовыми, но и потому, что, вероятно, берут начало в первобытные, доисторические времена, когда данные шаблоны были полезны нашим предкам (находившимся в полуживотном состоянии и ставшим людьми в настоящем смысле этого слова) при решении опасных проблем с другими индивидуумами или группами.
Людям кажется, что – в общем случае – их гнев является первой реакцией на внешнюю агрессию. Однако первоначальная интерпретация (чего-то внешнего, направленного на них. –
Последовательность шагов, ведущих к появлению неприязни, таким образом, состоит в переходе от интерпретации трансгрессии к чувству гнева и далее – к словесным или физическим действиям враждебного характера. На протяжении многих лет я считал, что гнев возникает сразу после восприятия и осознания (т. е. интерпретации произошедшего) того, что оскорбили. Однако несколько лет назад я, отталкиваясь от моих наблюдений, отметил, что пациенты, которые сосредоточивались на своих чувствах, возникавших сразу после неприятного момента, отмечали короткое мимолетное чувство тревоги и ущемленности еще
Событие → Огорчение, страдание → «Обида» → Гнев → Мобилизация для нападения
Если мы воспринимаем угрозу или потерю как следствие чего-то неперсонифицированного – например, болезни или экономического кризиса, – то чувствуем себя расстроенными и несчастными, но гнев не возникает. Если же мы приходим к заключению, что в беде виноваты другие люди или их группы, то злимся и считаем себя вынужденными принять ответные меры, чтобы исправить ошибку. Мы можем злиться даже на неодушевленные предметы, которые, по нашему мнению, несправедливо посягают на личные границы (скажем, на стул, который стоит в неположенном месте, или на стакан, который не должен был выпасть из рук). Субъективные чувства варьируются по своим качествам и интенсивности – от простого раздражения до крайней ярости. Хотя слово «гнев» часто употребляется в повседневной речи, для того чтобы обозначить не только чувство, испытываемое человеком, но и его или ее деструктивное поведение, я применяю данный термин исключительно по отношению к