Миг – и она выросла перед ними, бесшумно возникнув в дверном проеме.

Она была выше, чем раньше: теперь это было ясно видно, ни к чему себя обманывать. На Тасе было синее платье в пол, которое она надевала на школьный выпускной, и которое теперь открывало ноги повыше лодыжек.

Сестра, которая прежде была худенькой, теперь выглядела изможденной: костлявые руки, выпирающие ключицы, запавшие глаза. Синий цвет подчеркивал бледность кожи, но самое главное – Тася была абсолютно лысой.

– Твои волосы, – прошептала мать. – Что ты… Зачем ты их остригла?

Тася усмехнулась и сжала виски пальцами.

– Их вытолкнуло из меня. Во мне сейчас столько всего… Лишнее ни к чему.

Так могла бы ответить и настоящая, их, Тася. Это было вполне в ее духе. Но тут сестра подошла ближе и склонила голову так, что теперь Чак с матерью смотрели на ее макушку.

– Видите?

Чак хотел спросить, что именно они должны были видеть, но уперся взглядом в голову Таси. Он слышал, как мать вскрикнула, но сам не издал ни звука. Просто стоял и смотрел. Череп был бугристым, шишковатым. Под белой тонкой кожей что-то пульсировало, как родничок младенца, перекатывалось, толкалось.

Тася выпрямилась и теперь снова смотрела на мать и брата.

– Я готовлю для вас сюрприз, мои дорогие. Честное слово, я теперь полна сюрпризов.

Она выбросила вперед руку, прикоснувшись к щеке Чака. Рука была холодной и влажной, как камень в реке. Он дернулся вбок, и Тася засмеялась, обнажив зубы и десны, как бешеная собака.

Зубы были кривыми и острыми, а десны почернели. Тася вдруг наклонилась к матери, словно желая поцеловать, но вместо этого высунула язык и лизнула ее щеку.

Мать дернулась назад и закричала, прижимая руки ко рту.

– Кричи, кричи, – проговорила Тася. – Это музыка для моих ушей.

Она развернулась и ушла в комнату. Скоро опять загрохотал рок, колотя по нервам и барабанным перепонкам.

– Боже мой, когда это все кончится? – едва слышно простонала мать.

Легко перекрикивая певцов, Тася глумливо пропела:

– Скоро-скоро! Совсем недолго потерпеть!