В этой кажущейся бессмыслице спасает несколько мудрых мыслей, которые мне посчастливилось узнать в самом начале вхождения в профессию, даже до того:

1. Продюсер — это постоянная фрустрация. (Прочитал в 2003 году в американском Premiere.)

2. Концепция Долины смерти в венчурном бизнесе.

3. Продюсер должен подготовить идеальный проект и быть готовым к отказу в 100 % случаев. Не помню, кто это сказал, но я запомнил дословно и сам всем это говорю.

4. Диверсификация рисков: проектов должно быть больше чем один.

Фрустрация — это состояние, в котором ты пребываешь при несовпадении желаний и возможностей. У этого состояния есть, конечно, разные уровни, но, на мой взгляд, фрустрация — а это вовсе не приятная эмоция — прежде всего говорит о наличии цели. Есть цель — есть фрустрация, потому что путь к цели неизбежно связан с препятствиями, давлением со всех сторон, включая ожидания, критику и предостережения окружающих. Я — простой парень с проспекта Просвещения (спальный район на севере Петербурга) — хочу делать лучшие в мире фильмы. С момента, как я начал двигаться к этой цели где-то в подростковом возрасте, начались всякие препятствия, сомнения, ложно выбранные направления, неудачные попытки, плохо придуманные или плохо выбранные проекты, ошибки, неудачные партнерства и т. д. Перечислить все возможные препятствия невозможно. Очень хорошо, что я узнал про фрустрацию в начале пути, а не когда столкнулся с ней по-настоящему.

Долина смерти — в своем исконном бизнес-смысле это этап развития проекта между началом работы и выходом на точку окупаемости. Ты делаешь шаг в неизвестность, и пока ты не преодолел Долину смерти, ты не знаешь, в правильном ли направлении ты идешь, сколько уже прошел и сколько еще осталось. Про Долину смерти известно только одно: если ты остановился, не дойдя до результата, совершенно точно не будет ничего. Все успешные проекты, какие мы знаем, — это проекты, создателям которых хватило терпения не бросить, хотя здравый смысл или инстинкт самосохранения диктовали обратное. Колумб не открыл бы Америку, если бы повернул назад.

Про идеальный проект и отказы — это из сферы продаж, как «холодные звонки» и «торговые агенты». На рынке по умолчанию никому ничего от тебя не нужно, там уже всего достаточно. Поэтому ты стучишься в первую дверь, вторую, третью, и так почти до бесконечности, пока тебе не откроют и не купят. Если ты бросишь после десяти отказов, результат будет примерно тот же, что и в случае остановки в Долине смерти. Тут надо просто принять тот факт, что мы не знаем, сколько отказов нужно преодолеть на пути к результату. Впрочем, Долина смерти и обивание порогов не отменяют экспертизы. Надо все же смотреть на вещи трезво и понимать, когда проблема в рынке (который, возможно, еще не готов к твоему проекту или сам сталкивается с собственными проблемами), а когда — именно в твоем проекте. Иначе бы я по-прежнему носился с дилетантскими проектами, которые занимали мою голову в начале пути. Слава богу, что ни один из них не был реализован. Упорство упорством, но обратную связь надо слышать.

Ну, про диверсификацию рисков — самое простое и понятное. Не класть все яйца в одну корзину. Во многих сценарных учебниках пишут, что для того, чтобы не бояться, что проект украдут, нужно иметь много сценариев. То же можно сказать и о продюсерских проектах, и вообще о работе. Возможность неудачи с одним проектом или в одной области может быть компенсирована успехом другого проекта или где-то в смежной области. Можно и нужно в один момент времени сосредотачиваться на каком-то одном проекте, но нельзя делать только один проект.

Где-то в начале 2010 года, через пару лет после завершения учебы, мне в голову пришла идея одного очень большого и яркого фильма, в реализацию которого я в течение последующих двух лет вкладывал все больше и больше энергии, постепенно отказываясь почти от всего, что казалось несущественным и мешающим. К этому времени у меня уже три года как официально существовала компания. После кризиса 2008 года мы почти отказались от съемок музыкального видео, поскольку на тот момент из этой области исчез средний ценовой сегмент. До больших бюджетов мы дорасти не успели, а возвращаться назад к микробюджетам было неинтересно, нерентабельно, да и самолюбие не позволяло. Ставка была сделана на настоящее кино, которое с самого начала и было целью. Такие попытки, сякие, мы попытались развить штук десять проектов и один даже подавали в Минкульт (неудачно). И тут появляется идея фильма, которая, судя по всему, похожа на настоящее кино: впервые за несколько лет загораются глаза у потенциальных инвесторов, актеров. Мощь замысла становится очевидна сценарному агентству — за несколько дней меня познакомили с ведущими авторами. Позвонил, уж не знаю откуда добыв мои контакты, и предложил партнерство топ-менеджер огромного медиахолдинга. За несколько встреч на Каннском кинорынке, куда я поехал на тот момент лишь во второй раз в жизни, на основе всего одного только синопсиса появляются договоренности о копродукции с четырьмя странами. Короче, по всем признакам ясно, что наконец-то удалось угадать, какого уровня требует индустрия. И? And then some bullshit happens — такой фразой Джеймс Кэмерон оборвал сценарий «Чужих», когда не успел дописать его к дедлайну, но обязан был показать заказчикам. Инвесторы начинают кормить завтраками, а в киноиндустрии все ждут, когда помимо идеи и синопсиса появятся еще и стартовые деньги. Потому что в индустрии недостатка в идеях и синопсисах нет, а вот первые деньги — это ценно. И вот внезапно через полтора года аналогичный проект запускает другая студия. Да какой аналогичный — если не именно наш, то как минимум не без нашего влияния. На эту студию мы однажды отправили наши разработки, чтобы обсудить возможное сотрудничество и произвести кое-какие расчеты. Защитить права невозможно: кино основано на исторических событиях, кто угодно может писать и снимать что пожелает. Долгожданные инвестиционные деньги так и не приходят. Агентство переключается на обслуживание конкурента. И вот после двух лет работы, ожиданий, обещаний и планов я понимаю, что я это кино уже точно не сниму — по крайней мере, не в ближайшие 20–30 лет. А вложено в него — всё. Время, личные средства, отношения. Это спустя годы мне стало понятно, что ощущение тотального краха существовало лишь в моей голове и в головах нескольких ближайших соратников, друзей. Но мотивация сделать тот фильм была такой сильной, визуализация будущего была такой реалистичной, что внутреннее ощущение провала было ей под стать — казалось, что вся киноиндустрия по обе стороны Атлантики показывает пальцем и смеется. Я, конечно, попытался как-то побороться и даже добился разговора с конкурентом.

— А в чем проблема? Может и два таких фильма быть.

— Но вы же понимаете, что из двух одинаковых проектов, поданных в Фонд кино, просто в силу разницы наших статусов выберут ваш, а без Фонда такое кино не сделать, — честно ответил я.

— Ну, если вам этот проект так важен, — сказал конкурент, — можно посотрудничать. 300 000 долларов — и мы включим вас в список продюсеров, но никакого креатива от вас не примем.

На этом разговор по объективным причинам закончился. Заказ на клип, который тогда был у меня в работе, я доделал почти на автопилоте. Честно говоря, я вообще с трудом помню, что происходило в течение месяца или двух с момента, как мне стало окончательно ясно, что фильма не будет. Зато помню, как мысли о том, чтобы все свернуть, уехать, начать с нуля и все такое, закончились, — глубокой ночью я сидел на анонимном форуме «Двач» и монотонно нажимал F5.