— Мы недавно изучали метаморфоз по биологии. — сказала Джорджия. — Скучища.

— Возможно, но очередь туда самая короткая, — Уорн посмотрел на часы. — Идем.

Очередь двигалась быстро — Уорн читал о способности парка развлекать гостей даже в такой момент, — и через несколько минут они оказались внутри здания. За аркой находился полутемный зал. Поток посетителей разделился надвое, и служительница в строгом платье показала Джорджии направо. Отец последовал за ней, дожидаясь, когда зрение приспособится к слабому освещению. Воздух здесь казался более прохладным и влажным. Впереди слышались смех и приглушенные возгласы. Он мог различить людей, которые стояли рядом, глядя на высокие стеклянные панели, вделанные в стену коридора.

Несколько мгновений спустя Уорн и девочка оказались у первых стекол. Уорн посмотрел на панель напротив и увидел свое собственное отражение. «Зеркало, — подумал он. — Ничего особенного».

Неожиданно Джорджия рядом с ним разразилась хохотом.

— Ух ты! — взвизгнула она, глядя перед собой. — Круто!

Стекло перед Уорном внезапно опустело. «Что за черт? Это не зеркало», — удивился он. Через секунду вновь появилось его отражение, но что-то с ним было не так. Изображение чем-то неуловимо отличалось, но чем именно, он понять не мог. Пожав плечами, он перешел к следующей панели, которую только что освободила Джорджия.

Он вновь увидел собственное отражение. И вдруг оно исчезло. Появилось опять. Но на этот раз сразу стало ясно, в чем дело. Он внезапно растолстел.

Смотревший на него из-за стекла Эндрю Уорн выглядел так, словно в один миг прибавил в весе две сотни фунтов. Живот выдавался вперед, выступающий кадык скрывался под двойным подбородком. Удивительная, шокирующая картина. И все-таки это был именно он — вернее, каким он мог бы быть. Возле следующей панели Джорджия показывала на отражение пальцем и хихикала.

«Действительно метаморфозы, — подумал он. — Как, черт возьми, они это делают?»

Он перешел к следующей панели. Теперь из толстяка он превратился в страшно исхудавшего. Глаза, утонувшие на предыдущей картинке в складках жира, смотрели на него из глубоких впадин. Челюсть, и без того крупная, выглядела чересчур большой на фоне цыплячьей шеи.

Внезапно он понял, каким образом все происходит. Голографическая технология, такая же, как и изображение Найтингейла, которое он видел раньше. Вероятно, за стеклом установлена камера, которая сканирует его изображение, затем оно изменяется с помощью анимационной программы — делается толще, тоньше, как-то искажается, — а потом отображается снова. Примерно как кривые зеркала в комнате смеха, только куда более сложные…

Он заметил, что дочь задержалась у соседней панели дольше обычного, напряженно вглядываясь в изображение. Он наклонился ближе, и от увиденного у него перехватило дыхание.

Это была Джорджия, но постаревшая с помощью компьютера на двадцать лет. Те же каштановые волосы, задумчивый взгляд, изящный рот, тонкие черты лица. Но в лице этом проглядывали и черты его покойной жены Шарлотты — едва заметные, но вместе с тем несомненные. Казалось, будто ее призрак смотрит на него глазами его дочери.

Несколько мгновений они стояли молча, затем Уорн облизнул губы и положил руку на плечо девочки.

— Идем, — сказал он. — Мы задерживаем остальных.

За галереей очередь извивалась к посадочной площадке аттракциона. Пространство вокруг них напоминало станцию подземки начала двадцатого века. «Брайтон-Бич экспресс, выход на посадку» — гласили надписи в черных прямоугольниках на выложенных кафелем стенах. Мимо стоящих в очереди посетителей проходили мужчины и женщины в одежде того времени, весело болтая и смеясь. У стены стоял продавец арахиса, громко расхваливая свой товар. Рядом висела афиша какого-то водевиля. Уорн покачал головой. Иллюзия выглядела удивительно реальной. Если бы не другие посетители вокруг, он мог бы поклясться, что они вернулись назад во времени, на Кони-Айленд столетней давности.

Стоящая рядом Джорджия молчала, что было для нее весьма необычно. Он снова вспомнил отражение в зеркале, которое только что видел.

— Мы с мамой водили тебя в такой же старомодный парк. Тебе тогда было лет семь, может быть, восемь. Кеннивуд, помнишь?

— Нет. Слушай, а почему мы должны ждать вместе со всеми? Ты что, не можешь пройти без очереди? Ты же здесь важная персона.