Комсорг батальона Самвел Матевосян, который совсем недавно водил бойцов в атаку, отдышавшись, сказал, стирая чужую или свою, не понять, кровь с покрытой черной щетиной щеки:
— Товарищи! Друзья мои! Фашисты, как кровожадный зверь, набросились на нас из-за куста, потому что боялись и боятся открытой схватки с русскими воинами. Мы уже имеем первые жертвы. И будем еще иметь. Но враг потерял и еще потеряет много больше у стен нашей Крепости, гораздо больше, чем мы! СССР — не Польша и не Франция, и враг скоро почувствует это! Главное — не впадать в отчаяние и не терять надежды на победу. Мы далеко от Москвы, но я знаю, и все вы это знаете, что Иосиф Виссарионович Сталин думает сейчас о нас! Я уверен, что ему уже доложили! Скоро к нам придет помощь от несокрушимой Красной Армии! Ребята, комсомольцы — не подведите! Будьте примером всему личному составу! Так будем достойными сынами Отечества! Да здравствует наша Советская Родина! Да здравствует Великий Сталин!
На уютной синенькой лавочке в мирном и уютном привокзальном скверике, у маленького уютного вокзальчика, одиноко сидит среди цветущей сирени босой, без пилотки и ремня, солдатик…
На бледном запыленном лице его — абсолютно мертвые, ничего не выражающие глаза…
Спешащая мимо женщина в красной железнодорожной фуражке сначала минует его, потом резко останавливается, берет его за плечо:
— Товарищ боец, товарищ боец… Что с вами? Вам плохо? Вы кто?
Солдатик, будто во сне, невнятно отвечает:
— Литвяков я… из 22-го мотострелкового… третья рота… Как начали стрелять, как начали… в казарме все горит… старшине голову оторвало… а я живой остался… и вот куда надо прибежал… Литвяков я… а где тут наши все? Я же бегом бежал, все пятнадцать километров… где же здесь наши? Почему их здесь никого нет? Ведь я же здесь? Литвяков я, Литвяков…
Потом сползает с лавочки, сворачивается на песке в клубочек и, содрогаясь всем своим хрупким телом, затихая, горячечно шепчет:
— Где же здесь наши все… ведь должны же еще быть живые наши… должны же! Должны быть! Литвяков я… Литвяков…
А женщина с тихим ужасом видит, как голову русского солдата, нашедшего в себе нечеловеческие силы после того, как он вырвался из пылающей казармы, прийти в указанный ему приказом уже мертвого командира пункт сбора,[40] чтобы снова сражаться с врагом, прямо на ее глазах покрывает седина…
— Опаздываем мы, на целых полтора часа опаздываем, совсем мы выбились из графика! — генерал-лейтенант Вальтер Модель, командир 3-й танковой дивизии, с досадой смотрит на свои швейцарские часы. — Чертовы большевики! Зачем они мост взорвали до начала боевых действий? Это же неправильно… так в Европе давно не воюют. Они же форменные азиаты, варвары… Ну ничего. Нам бы только переправиться — и нас уже не остановишь!
Между тем головной отряд дивизии: 394-й моторизованный полк, 543-й дивизион ПТО, батарея 503-го дивизиона «штурмгешютц», полицейский батальон СС «Райх» — скопившись на берегу, с интересом наблюдает, как саперы налаживают восемнадцатитонный понтонный мост, один из трех во всей танковой группе. Эсэсманы докуривают дрянные польские сигаретки…
Скоро им в путь.
Прямо нах Москау!