– Конечно. Только подпиши каждую страницу.
Анна расписалась в нужных местах и захлопнула папку.
– Тебе экземпляр и копия договора со спасателями, – пытался подать ей бумаги Паша.
– Мне и положить некуда. Пусть у тебя лежат, я потом заберу. Котенок! – позвала она дочку. – Проснулась?
– Угу, – отставила Нина крышку-чашку. – Хороший чай у тебя, Паш.
– А потому что с чабрецом. И китайский. Вот такой собственный рецепт.
– Нам не пора? – спросила Анна.
– Да, наверное, пора, – поднялся Ширко. – Только увидев салон, в обморок не падайте. Самолет – транспортно-десантный Ил-76ТД, посередине привязанное оборудование, а вдоль стен – креслица для парашютистов. В них и будем лететь.
– А давай-ка, Нин, – сказала мама, – сходим в туалет. А то потом полный самолет мужиков – при них как-то неудобно. А ты вон чаю выдула.
– Согласна.
– Налево из комнаты, еще раз налево и до конца коридора, – подсказал Ширко. – Я здесь подожду.
Мать с дочерью встали и вышли.
Павел долго вертел-вертел пальцами ручку, потом сломал ее, вскочил и с силой швырнул обломки в угол комнаты, где стояло пластиковое ведро.
III
В гостинице на Чегете кто-то из персонала смотрел на мать с дочерью, как на умалишенных, а кто-то с открытой неприязнью – богатые москвичи бесятся с жиру, целую спецоперацию на Эльбрусе развернули в поисках не пойми кого – слухи здесь разносились быстро.
Нина устала смертельно, еле держалась на ногах, в номере попросила хотя бы час для сна, и раздевшись, сразу легла под одеяло.
Когда Анна летела в вертолете и осматривалась кругом, она понимала, почему мужа сюда понесло: красиво казалось необыкновенно. А летом он собирался в Латинскую Америку. В Анды. В Анды… Что дочери объяснить, если тело не найдут, если спасатели снимутся и улетят? Она все твердила и твердила – папа жив, папа жив, я чувствую… Демченко, то ли от скуки, то ли так было положено, в полете рассказал и про гипоксию, и про возможность обморожения… То есть если допустить на секунду реальность Нинкиных фантазий об Олеге со сломанной ногой, лежащем под снегом и ждущим помощи – так он бы уже замерз и получил отек легких от гипоксии. Плюс эмчеэсовец сообщил, что весь подъем туда-обратно у туристов занимает максимум восемь часов, и из еды принято с собой брать по шоколадке или по плитке гематогена. Для поддержания сил – ну очень «много»!
Но она также знала, что если бы не сделала эту попытку, которую все считают заранее обреченной на неудачу – то так бы до конца жизни и винила себя. Отдавала, да, отчет, что скорее всего никого не найдут, но еще и страшная картина вставала перед глазами – прилетает вертолет, достают оттуда черный мешок, подзывают ее, расстегивают молнию – а там синее лицо трупа, обезображенного травмами. «Ваш муж?» – «Мой». Ужас, ужас, ужас…
Почему Нина так уверена и спокойна? Это, что, детская наивность? Нет, много случаев предоставлялось, чтобы убедиться в том, что она слишком многое понимает, видит и знает для своего возраста. Тогда что это? Отказ детского сознания принять очевидную вещь?
Павел с подполковником отправились за разрешением, хмурые мужики, прибывшие, как они считали, выполнять бесцельную работу, оттаяли, встретив среди местных старых знакомых, Анне, чтоб не задирала нос, втайне от Нины показали на ноутбуке фотографии разрушений после схода ледника, она смотрела и едва сдерживалась, чтобы не зареветь в голос. Снесены стальные опоры канатных дорог и бетонные строения советских времен – как тут уцелеть слабому человеку, щепке в океане?