– Товарищ капитан третьего ранга, курсант…
– Вольно, гардемарин, отставить доклад, – и плотный, усатый кап-три в форменной кремовой рубашке без галстука, прямо с порога сунул мне в руки солидную пачку журналов. – Слушай боевую задачу: с синих все переписать в зеленые – и чтоб без помарок и не как курица лапой. Я, если что, буду на мостике, там с метеосводкой дурь какая-то творится – северное сияние они увидели, наркоманы… Вопросы есть? Вопросов нет. Выполнять!
– Есть! – Ответил я уже закрывшейся перед носом двери. Э-хе-хе, горек ты, хлеб писаря… Но даже «припашка» у старпома в виде заполнения от руки и разборчивым почерком бесконечных бланков и журналов, не могла испортить мне настроения. Сам по себе поход на боевом корабле через четыре южных моря и ощущение причастности к событиям в Сирии сторицей окупали любые хлопоты и тяготы.
Прежде чем засесть за работу, я выглянул наружу, осматривая окончательно потемневшее небо, слегка затягиваемое набегающими с юга облаками. Море шло крупной зыбью, никаких аномалий замечено не было, но прямо по курсу, почти у самого горизонта, действительно отсвечивали какие-то неясные всполохи. Но это мог быть и обычный грозовой фронт, идущий со стороны Египта, а не какое-то северное сияние, крайне маловероятное в этих широтах. Хотя посмотреть было бы интересно, конечно…
Писанина, с которой я обосновался в выделенном мне в единоличное пользование пустующем десантном кубрике – наш БДК вез в Сирию не личный состав, а десяток «Уралов» – грузовых машин, топливных наливников и солидную гору опломбированных контейнеров, охраняемых двумя приданными отделениями не особо разговорчивой морской пехоты из контрактников, – и отняла весь остаток вечера до ужина и после него, так что в койку я упал почти в двенадцать по корабельному времени, сунув ценные журналы под подушку.
А вот пробуждение вышло не самым удачным – меня резко кинуло на койке вбок и металлическая страховочная рамка, не дающая вывалиться на пол при качке, больно ударила по ребрам.
Сон как рукой сняло. Я, шипя и потирая бок, соскочил с койки, успел ощутить босыми ступнями явно нездоровую вибрацию корпуса, как новый удар заставил меня пошатнуться и присесть, расставив руки в стороны.
– Что за черт? – в коридорах уже вовсю звенел непрерывный сигнал боевой тревоги и громыхал топот множества ног, а корабль ощутимо трясся и вздрагивал.
«Столкновение? На что мы могли налететь? – судорожно заметались мысли, пока я торопливо облачался в повседневную матросскую робу и, чуть не порвав шнурки, затягивал ботинки. – Рифы? Да ну нахрен… Судя по карте штурмана мы сейчас должны быть над одним из самых глубоких мест Средиземного моря. Столкновение с подлодкой? Вряд ли – мы не ракетный крейсер и не авианосец, чтобы от любопытства лезть нам прямо под форштевень…»
Я сделал шаг к двери из кубрика, но тут наверху раздался грохот взрыва, и меня швырнуло так, что не ухватись я обеими руками за дверной проем – и полетел бы кубарем.
– Твою мать, что это было? – снаружи, вдобавок к трелям тревоги, чьим-то крикам и беготне, добавился дробный звук ударов в железо и внезапно длинные очереди из ПКМ, которыми были вооружены морпехи из команды сопровождения груза.
Вечер, а вернее ночь, однозначно переставала быть томной, особенно когда пулеметную стрельбу заглушили серии громких, шипящих хлопков – это заработала кормовая башня автоматической артиллерийской установки АК-725.
«Да что за хрень творится?! Не пираты же на нас напали, не Сомали же за бортом, право…»
Пробежав по пустому коридору и попытавшись выглянуть на мостик, я обомлел – трап, ведущий наверх, был смят, а сам проход был буквально заткнут мешаниной рваного железа, палубного покрытия и оборванных кабелей. В нос ударила острая вонь жженого металла и горелой краски. Присмотревшись, я заметил зажатое в железе чье-то изломанное тело, чья светло-синяя форма быстро темнела от крови. В животе явственно похолодело – это уже точно был не простой инцидент. Тогда, проскользнув по внутренним переходам, я выскочил на бак, обернулся и замер, как вкопанный.
В свете включенных аварийно-поисковых прожекторов, распоровших ночь длинными лучами света, было отлично видно, что ни мостика, ни главной мачты у корабля больше нет. Вместо них дымились и стреляли искрами коротившей проводки разорванные и перемешанные клочья стали, металлических ферм, лееров, такелажа и навигационного оборудования. Наполовину снесенная дымовая труба давала копоти, но сквозь стелющийся сизый выхлоп я заметил, что изрядного куска кормы корабля попросту не хватает – он был словно вырван или грубо отпилен какой-то громадной цепной пилой.
«Ямал» прекратил мелко дрожать от пошедших вразнос стопроцентно поврежденных винтов – видимо, машинное отделение застопорило ход, но по-прежнему вздрагивал от то и дело прилетающих в него из темноты зелено-синих росчерков, легко прошивающих борта и пробивающих надстройки.
Не успел я подумать о том, кто же мог расстреливать нас, как следующее, что я увидел, вызвало у меня желание протереть глаза – с кормы послышались крики, отборная матерщина, автоматные очереди, а затем вскинувшаяся над бортом антрацитово-черная, лоснящаяся туша, впилась громадной пастью прямо в металл корабля. Это нечто походило на какое-то крупное морское животное размером с моторную лодку, но вот только у известных науке морских животных не бывает ни таких пастей – в треть тела и полных клиновидных зубов размером со штык лопаты, ни странного вида ласт, перемежающихся с какими-то кабелями, ни светящихся призрачной синевой глаз.
Чудовище, не обращая никакого внимания на градом сыплющиеся на него пули, задергалось, утробно взвизгнуло, выгрызло из борта натуральный кубометр железа и рухнуло обратно в ночное море. А точно такая же тварь, высунув голову из воды, вырвала трехметровый кусок обшивки прямо под названием корабля.
С момента сыгранной тревоги прошло не более десяти минут, а «Ямал» уже погибал, напоминая разрываемого стаей голодных касаток кита. Через многочисленные прорехи в корпусе и практически оторванную – или отгрызенную? – неведомыми тварями корму, внутрь поступали тонны воды, вышибающие воздух из отсеков и затапливая центральный грузовой трюм, не имеющий переборок. Но даже сейчас военный корабль, медленно оседающий кормой в воду, не сдавался: с палубы не затихал грохот носовой автоматической пушки; невидимый в темноте уцелевший пулеметчик, выплевывая остатки боезапаса, полосовал струями трассеров движущиеся в море светящиеся мертвенно-зеленые огни.
– Курсант! Надо же – живой! – я увидел мичмана Борейко, выскочившего из палубного люка на полубаке – черного, как негра, растрепанного, без фуражки, но вполне целого. – Слушай сюда! Посудине каюк, из старших офицеров уцелел только стармех. Он дал команду покинуть корабль, так что можно попробовать добраться до берега; наши, кто остался, сбрасывают плоты с другого борта…