– А знаете… – вспомнилось мне, – в Москве, на книжных развалах, попадались дневники участников Наполеоновских войн, да и не только. Между строк, а подчас и прямым текстом, не раз и не два попадалась такое…

– Дай Бог памяти, – напрягся я, решив было процитировать некоторые моменты, – нет, не помню дословно! Но в общем, «разменять» полк на чин или орденок, размолотив людей на фарш пусть без толку, но героически, считалось нормальным. Да думаю, и сейчас считается.

– Наследники славной романтической эпохи, – ёрнически сказал Санька, который после африканских наших приключений стал весьма критически относиться к полководцам былого, с юношеским максимализмом видя в них исключительно мясников. И не без оснований…

… или это уже мой юношеский максимализм?

– Ладно, – встав, стучу ладонью по столу, – оставим наконец мои уши в покое. Миш, нам эта ситуация на пользу?

– А то! – оскалился он жизнерадостно, – Унтер-офицерская вдова сама себя высекла[41]! Если бы кунштюк с трепанием ух удался бы, то твоя репутация пострадала бы, как и русской фракции в целом. А вот во франко-русских отношениях наметилась бы даже не трещина, а раскол!

– Выходка совершенно в кабацком стиле, – сказал Санька, сложив руки на груди и выпятив нижнюю губу.

– Угум, – киваю, – притом во время Выставки и по отношению к члену делегации от Союза, то бишь уши накрутили бы мне, а символически – французским властям. Не обеспечили, не смогли… они и так-то, после убийства Крюгера, на взводе. Сколько уступок пришлось Союзу дать, дабы замять оскорбление, я уже и не упомню. А тут – нате, продолжение!

Переглядываемся, но про Крюгера – молчок! Даже дома, даже наедине, ни словом ни жестом не даём понять, что мы в этом как-то замешаны. Сон, который нужно поскорее забыть! Тема, табуированная более чем полностью.

– А сейчас? – интересуюсь у Мишки.

– Замечательно, – скалится он с весёлым злорадством, – подарок Судьбы, вот ей-ей! В прессу информация уже попала, и общественное мнение однозначно будет на нашей стороне.

– В том числе, – неохотно признаёт Мишка, кривя губы, – и благодаря твоим перформансам.

– Ха! – взяв диванную подушку, я кулаком ломаю её геометрию, водружая на голову треуголку, встав у окна с видом Наполеона. Братья прыскают, и нас окончательно отпускает.

– Думаю… ручаться не могу, – оговорился Мишка, – ситуацию попытаются замять, пойдя на какие-то уступки. Не знаю конкретики, да и предвидеть её даже не буду пытаться.

– Угум, – скидываю наконец подушку на место, – это вопрос всё больше к Велики Князьям и их свитам – кто кого и каким противоестественным образом уестествляет, будь-то зоологически, или же политически.

– Тьфу ты, – сморщился Чиж, – скажешь иногда, так хоть… О политике перед едой, фу!