– И архивы? – кротко осведомлялся герр.
– Думаю, что и архивы… – пыхтел служивый, стараясь не упасть.
Думать, какого чорта понесло иудея к замку Ланек, известному как последнее пристанище тамплиеров, да ещё ночью в полнолуние, он будет потом…
… или нет, что вернее всего. Думать будут другие…
… а вот какие из этого последуют выводы, и вовсе неизвестно.
Глава 37
– Сёма! Сёмачка! – внезапно, без объявления войны, заорала над головой молодая и почти интересная женщина. Голос её, пронзительный, напоминающий корабельный ревун, не попадал под определение конвенционного, но женщине было и есть глубоко неинтересно на мнение тех, которые не она!
– Сёмачка, золотце моё, домой! – пронеслось над двором и ушло далеко-далеко, органично влившись в собачью свару, шум близкого порта и звуки стройки.
– Я устал или хочу кушать?! – дискантом поинтересовалось замурзанное золотце лет шести, задрав обгорелый сопливый нос вверх и опустив к ноге плохо оструганный деревянный меч с громадной крестовиной. Поединок за честь прекрасного дама, роль которого выполнял вылизывающийся блохастый котёнок подросткового возраста с ярко выраженным мужским началом, прервался. У соперника и оппонента тоже есть йидише мамэ, и он прекрасно понимает за невозможность сказать не да!
– Ты хотишь кушать и учить уроки! – В голосе женщины слышался лязг боевых колесниц и безапелляционность, свойственная вошедшим в историю тиранам, и всем еврейским мамеле за небольшим исключением, подпадающим под исчезающе малую статистическую погрешность. Она вроде как и наличествует, эта погрешность, но лично ни с кем и никогда не встречалась.
– Может, вечером погуляю, – без особой надежды сказал воитель, пристраивая меч за опояску штанов и вытирая нос рукавом, а рукав, опомнившись, почти что чистым платочком. Ну не всё же сразу!
– Вечером я захочу учиться через мамэ, – сумрачно отозвался оппонент, падая сперва духом, а потом навзничь в горячую пыль, где и остался лежать, сражённый женским коварством. Подумав немножко, он сбросил сандалики, с сосредоточенным видом принявшись шевелить пальцами ног, выглядывающими через дырку в правом носке. Сёмочка захотел было за да рядышком, но посмотрел на любимую мамеле и быстро передумал на нет, вприпрыжку побежав наверх, радовать её хорошим аппетитом, прилежанием и скрипкой, шоб она сгорела!
– Риба! – громко объявил один из пожилых мужчин, играющих во дворе в домино, и там шумно загомонили…
… но за соседним столиком перешумливали их, азартно лупася картами по носатой физиономии проигравшего.
– … по морде! – прищурившись, приговаривал бьющий, азартно подрагивая пейсами, – По наглой жидовской морде!
Наглая морда жмурилась, вытягивая шею и опухший нос, и только шмыгала соплями после каждого удара. Пейсов у рожи, что характерно не было, равно как и прочих признаков богоизбранного народа. Впрочем… а кто ещё мог поселиться в квартале, выкупленном иудеем для иудеев?
Экзекуция закончилась, и пострадавший, почесав задумчиво распухший орган и отставив в сторонку загипсованную ногу, принялся тасовать засаленную колоду, шмыгая то и дело носом. Товарищи его, галдя все одновременно, достали, как по команде, папироски.
Окутанные сизым одеялом табачного дыма, они сидели под цветущей жакарандой, и вокруг была сплошная Одесса! Немножечко пока Африка, но Сёмы, Фимы и Лёвы настроены оптимистично, с упорством бульдогов пережёвывая реальность под себя.
Мужского народа бездельничает по дворикам всего ничего, и все сплошь старые и калечные, но шума они, по мнению Пономарёнка, создают больше, чем русская деревня на Пасху.
– Мине кажется, шо я и не… – начал было Мишка, но сплюнул, – вот же ж! До чего прилипчивый диалект!