— Не знаю, — признался Славка.
Егор Петрович повалился в кресло.
— Культура, Слава, это оружие! Мощнейший рычаг влияния на общественное сознание. Как и религия. И поэтому её необходимо жёстко контролировать. И Россия, слава Богу, поняла это. Мы контролируем и Культуру, и Религию. Власть, Религия и Культура — это три пресловутых кита, на которых всё держится. До тех пор, пока «киты» эти действуют сообща. И этим наша страна сильна. Только проверенные люди и только ограниченное их число должны быть — как это сказать? — парадным фасадом Культуры. Мы уже наступали на грабли, когда писатели, певцы, музыканты и актеры, пользуясь своей популярностью, включались в большую политику и начинали манипулировать общественным сознанием. Они думали, что поступают правильно, а на деле провоцировали хаос. И что? Хаос наступил. Кого он сделал счастливым? Да ты садись, чего мнёшься?
Славка сел в кресло и попытался расслабиться. Но расслабиться не получалось. Его не покидала уверенность, что сейчас весь этот цирк закончится и всё будет по-прежнему — страшно, больно и безнадёжно. А Егор Петрович, напротив, ожил. В лице Славки он нашёл благодарного и немногословного слушателя — «идеальные уши».
— Общественное сознание подвержено одной гадкой напасти. Я называю её «синдром насекомых». Ты обращал внимание, как оживает весь этот насекомый мирок с приходом тепла весной? Ещё вчера воздух был чист и прозрачен, но пригрело солнце, и отовсюду начинают вылезать проспавшие всю зиму букашки: мухи, стрекозы, бабочки, жуки, мошки, блошки — целая армада заполоняет всё вокруг и начинает жужжать, каждый на свой лад. А некоторые ещё норовят укусить, ужалить, крови соснуть. Так и с общественным сознанием, стоит пригреть солнышку свободы, которую на Западе окрестили пустым словом «демократия», как всё вокруг заполняется бесконечным жужжанием. Комары, вши, клопы требуют крови, жуки-навозники — говна, мухи — помоев и тоже говна, пчёлы — цветов. Короеды… Чего? Правильно — коры! Кто там ещё?.. И всем надо. И, каким бы разумным правителем ты ни был, ты никогда не угодишь этой жадной и злобной своре. Но самое губительное в этом то, что хоть такой звон и выглядит со стороны целостным и даже гармоничным, каждый, на деле, жужжит о своём. Никакого согласия. Но зато возникает полная иллюзия свободы. И под это звонкое роение рушатся целые государства. Посмотри, что сейчас творится в Европе. Ты историю в школе хорошо учил?
— Да, — кивнул Славка.
— Учил, молодец! Вам же рассказывали, чем закончилась их демократия? Это ещё до того, как Болезнь начала косить без разбору всех — и левых, и правых, и богатых и бедных? Говорили же вам, как в этом европейском Вавилоне столкнулись интересы различных этнических, религиозных и социальных групп и к чему это привело?
— К войне?
— К резне! К бойне! Пандемия в Европе пришла уже к шапочному разбору. По мне, так демократия — это день открытых дверей в психушке. Причём открытых не «в», а «из». Когда все психи получают возможность выйти в общество и на тех же правах, что и все остальные, делать то, что всем остальным не позволяет делать не политический строй, а внутренние моральные убеждения. Или ещё проще сказать — Культура. Понимаешь, Слава? Культура. А они разрушили свою Культуру. Они смешали её со всем, чем только можно и нельзя. Эта эклектика их и сгубила. Знаешь, что получится, если взять все краски и смешать в одну кучу? Грязь получится! Грязь, Слава! Дерьмо! Они развели это дерьмо у себя и, вместо того чтобы признать свою ошибку, стали учить остальных, что так и надо. О чём мы?
Великий Второй наморщил лоб, но, заметив в Славкиных руках фигурку, просветлел.
— Ах да! Позволь мне ещё разок взглянуть на твой трофей!
Славка, было, растерялся, но быстро сообразил, чего от него требуется, и протянул статуэтку Ермака.
— Мои скауты отыскали Ермошку на каком-то заштатном конкурсе юных талантов, — Егор Петрович задумчиво вертел статуэтку в руках. — В свои семнадцать лет он пел как соловей. За душу голосом своим хватал, как овчарка. Помнишь, к примеру, «Дождливый лес»? Или «Порядок»? А эту… «Однажды ты в мой мир пришла…»?
Славка закивал.
— Ну, что сказать, дал господь талант Бориске, — Егор Петрович подбросил фигурку и ловко поймал. — Я сделал всё, чтобы вытолкнуть его на самый верх — в первый эшелон эстрадников. Он получил золотую лицензию исполнителя. Лучшие мои композиторы сочиняли для него музыку и стихи. Сам он по части творчества ноль. Но голос, да! Я сделал из него звезду. А что он? Гадёныш переметнулся под крыло Минкульта, польстившись на посул господина
Он поставил фигурку на стол. И ненадолго умолк, нервно пощипывая тонкий ус и с нескрываемой обидой глядя на игрушечного Ермака. Затем наклонился и сильным щелчком сбил статуэтку.
— Ты не представляешь, какая это для меня пощёчина была. А он ведь был мне как сын! Всё, всё у него было! Но жадность! Да! Захотел Ермоша ещё больше! Предал меня ради серебряного браслета! Он ведь единственный менестрель в стране, кто стал «светлым». Ну, ты знаешь. А я Щерскому говорил! Не надо! Говорил, не лезь! Предупреждал! Вот теперь он сына потерял! Теперь он знает, каково это!
Славка покосился на лежащего Ермака. Тот лежал на кофейном столике как шахматный король, получивший мат.
— Но вдруг Вероничка, искорка моя, тебя схомутала! — вновь повеселел Егор Петрович. — Ха-ха-оха-хо! А я, вот что значит чутьё, велел всю твою подноготную вывернуть наизнанку. А там!.. Охо-хе-хо! Письмо этой барышне, как её? Шишкина? Мишкина? Мои архаровцы, как увидали, что ты школьником с жёнушкой самого Ермака переписывался, сразу стойку сделали! Э-хе-е! И опс! Там эта песенка твоя, чудесенка!
Егор Петрович согнулся в приступе хохота и долго ещё смеялся, закрыв покрасневшее лицо руками и сквозь пальцы поглядывая хитрым слезящимся глазом. Отсмеявшись, он убрал от лица руки и придирчиво оглядел Славку.