— Моих портретов и так полно. Совсем не обязательно мешать меня с народом и дымом из труб.

— Но не таких, — с придыханием сообщил мне принц.

В тот же момент хлипкая дверь перед графиней отворилась. Огнивом блондин зажег все свечи в подсвечнике, стоявшем на столе, и, взяв его в руки, вытянул перед собой.

Взгляд даже не знал, за какое из полотен зацепиться. Сколько же времени Его высочество провел в своем тайном убежище, увлекаясь написанием позорных сюжетов? Прачки стирают в реке белье, кухарки стряпают на королевской кухне в заляпанных жиром передниках. Простая девчонка лет десяти из трущоб позирует с пышной красной розой в руках. А вот нос пиратского флагмана разрезает бушующие волны, борется с неуправляемой стихией.

Но одна единственная картина заставила Анну-Марию сойти с места, приблизиться к высокому полотну на расстояние вытянутой руки и расширить глаза от страха и ужаса.

Это она! Ее лицо, ее волосы и даже одно из любимых платьев, складки которого вырисованы так тщательно, что, кажется, дотронься, и ткань заструится под пальцами, как настоящая. Но кое-что в этом портрете вызывало тревогу и неподдельную панику.

— Я не такая, — наконец-то обрела графиня дар речи. Дориан встал рядом, сложив руки за спиной. — Совсем не такая. Эта улыбка… а взгляд. Это не мой взгляд. Это взгляд простушки, которая от голода не может нарадоваться краюхе черствого хлеба. Отвратительно.

— Голод и хлеб здесь не при чем. — Голос Его высочества стал едва слышен. Свистящий шепот. — Я написал тебя такой, какой вижу. Именно так ты будешь выглядеть, если снимешь свою маску. Нежная улыбка, чистый и ласковый взгляд. Ведь Энн-Мэй, что живет внутри тебя, загнанная обстоятельствами на самую глубину… она такая. Честная и открытая, любящая и…

— Хорошая попытка промыть мне мозги, Ваше высочество, — резко оборвала его Анна-Мария, топнув ногой и скрестив руки на груди. — Немедленно избавься от этого убожества, если не хочешь, чтобы твое тайное логово сгорело дотла! Вместе с твоими «шедеврами», — процедила она последнее слово сквозь зубы. — Король из тебя будет, как из меня куриная запеканка: представить такого невозможно.

— Энн-Мэй…

— И прекрати называть меня так! — гаркнула девушка ему прямо в лицо, до сих пор косясь на картину, которая ей еще долго в кошмарах будет сниться. — Я не простушка какая-нибудь! Не девка из гнилых трущоб! Для тебя и для всех, не обделенных титулами, я — Анна-Мария. Для других — госпожа Понтилат. И никак иначе. Чтобы я еще хоть раз, еще хоть раз…

— Энн-Мэй…

Пришлось графине испуганно отскочить в сторону на добрый метр, когда принц упал перед ней на колени. Но взгляд сверху вниз на особу королевской крови парализовал привыкшую к дворцовому этикету девушку.

— Что я делаю не так? — сипло осведомился Дориан, и жилка под левым глазом Анны-Марии нервно задергалась. — Вероятно, никто кроме меня не замечал моментов, когда ты позволяешь настоящей себе вырываться наружу. Когда ты с улыбкой смотришь на парящие хлопья снега, когда вдыхаешь цветочный аромат и краснеешь при этом, будто делаешь что-то непристойное. Когда увлекаешься игрой на рояле и хотя бы ненадолго прекращаешь бояться того, что тебе причинят боль.

— Я не боюсь боли! — в сердцах вскрикнула графиня, сжав кулаки и резко вздернув подбородок. — Я ничего не боюсь. И никогда не боялась. Я знаю, кто я такая. И какой властью обладает одно мое имя. Одно. Мое. Имя.

— Твое имя… может быть, — отвел Дориан опустошенный взгляд. — Но сама над собой ты власти не имеешь.

— Что?! Да как ты… да как вы, Ваше высочество?..

— Дориан, — поправил девушку принц. — Просто Дориан. Твой Дориан.

— Мой Дориан может идти отсюда прочь! — взмахнула графиня рукой. — Хотя, это я пойду прочь. Потому что пока эта уродина смотрит на меня, — ткнула пальцем в холст, едва не проткнув картину насквозь, — мне хочется удавиться! До встречи, Ваше высочество. Благодарю за уничижительный экскурс в глубины моей души. Ложный!

Подобрав подол, хмыкнув и громко цокая каблуками по полу, Анна-Мария гордо покинула тайную мастерскую, прихватив подсвечник с собой. Затем вернулась, поставила его обратно на стол, достала из него одну свечу и снова вышла. Не оставлять же наследника престола впотьмах. Не ровен час, навернется, а вся вина ляжет на плечи поздней гостьи.