– Это версия Алекс, – она думала, что ее бабушка так защищала свою семью. – Я посмотрел на Алекс. Мне было неприятно, что ей придется узнать правду. – Алекс, ты говорила, что, умирая, твоя бабушка продолжала любить Хасселя, и это по прошествии стольких лет! Могло ли такое случиться, если бы он изнасиловал ее? Ты оказалась частично права: она защищала не семью Хасселя – она защищала твою мать.
Ее замешательство начало проходить. С возраставшим ужасом Алекс смотрела на Каунидиса, заподозрившего правду, которую все эти годы от него заслоняла ненависть.
– А что было потом? – спросил я его. – После того, как вы скрылись с мыса в ту ночь? Вы отправились к ней? И рассказали, что Хассель мертв? Человек, которого она любила, погиб.
– Да, я рассказал ей, – ответил Каунидис, но его голос вдруг зазвучал неуверенно, хотя он и продолжал держаться за вымысел, который пестовал в себе все эти годы. – Я сказал ей, что видел своими глазами, как разлетелись его мозги.
– Могу поспорить, что вы наслаждались, рассказывая об этом Юлии. Это была ваша месть. Но вам этого было мало. Ведь она все равно продолжала любить его. Это вы увезли ее на Кефалонию? – Я заметил, что не ошибся. – Несмотря ни на что, вы не хотели, чтобы ее убили. Вместо этого вы изнасиловали ее.
Каунидис замотал головой, но в его молчаливом отрицании не было уверенности. Он посмотрел на Алекс. Рука, державшая пистолет, опустилась.
– Хассель был порядочным человеком, – продолжал я. – Он не стал бы спать с Юлией, даже если бы она согласилась. Он понимал, какими будут для нее последствия. По пути сюда я размышлял, почему она ничего не сказала вам. А ведь она не сказала, так? Возможно, потому, чтобы вам было мало вашей мести. Она вынесла все, что вы сделали с ней, и до конца жизни ненавидела вас. Но она выжила и уехала в Англию, где родила дочь.
Каунидис согнулся, словно на него внезапно навалилась огромная тяжесть. Пистолет с гулким стуком упал на пол. Его лицо побледнело, как у мертвеца, от ужасного осознания того, что он натворил. Он разбогател, но у него никогда не было детей, и он никогда не был по-настоящему счастлив. Да, когда-то у него была жена, но его единственной любимой женщиной оставалась Юлия. Злоба превратила его любовь в ненависть, которая по большому счету отравила его жизнь больше, чем жизнь Юлии.
И все время у него был ребенок, которого растила Юлия. А Алекс была его внучкой. Он видел перед собой живое доказательство напрасно прожитой жизни. Его плоть и кровь, которая смотрела на него с ужасом и отвращением.
Последний удар судьбы оказался для него слишком сильным. Свет потух в его глазах. Казалось, он умер у нас на глазах. Мы не пытались остановить его, когда он, с бледным как смерть лицом, проковылял к выходу из церкви. В дверях он задержался. Мне подумалось, что он оглянется, но он вышел наружу и исчез.
Его нашли через несколько дней на склоне горы. Звери изгрызли его тело, вороны выклевали глаза. Пустые глазницы незряче смотрели в небо, такие же слепые в смерти, какими они были в жизни.
29
От киосков на набережной пахло жареной кукурузой. В воздухе витало праздничное настроение. В кафе не успевали подавать кофе и сласти. Люди со всего острова собрались на площади в Вафи. Многие были облачены в лучшие одежды, пожилые женщины – в черном, а молодые девушки в цветастых юбках. Благочестивые люди тихо бормотали молитвы и держали в руках иконки Девы Марии, другие улыбались и радостно переговаривались с друзьями и соседями. Мужчины стояли группами, несмотря на жару набросив пиджаки на плечи, куря и почесывая свежевыбритые подбородки. Детишки носились между взрослыми, затевая шумные игры.
После смерти Каунидиса прошло почти два месяца. С того дня я не видел Алекс: почти сразу вернулся в Лондон, к своему зачахшему бизнесу, который полностью занял все мое время и мысли. Я намеренно позволил себе целиком погрузиться в работу, исключив все остальное. Каждый вечер я возвращался домой таким уставшим, что совершенно без сил валился на кровать, и, если мне и снилось что-то, к утру я не мог вспомнить ни одного сна. Через несколько недель я перегруппировал свои финансы и продал склад в Фулхэме с убытком. Я понимал, что смогу пережить это, хотя какое-то время мне придется туго.
Постепенно напряжение ослабло. У меня оставалось время подумать об отце и о моей прежней жизни. Однажды, совершенно неожиданно – я готовил себе в микроволновке еду, – я почувствовал, как мои глаза наполняются слезами. Я не смог сдержаться, и меня начали душить рыдания. Я уступил им. Все подавляемые переживания, переплетение любви и неприятностей, сознание зря прожитых лет – все вылилось из меня вместе со слезами, и я почувствовал себя лучше.
Затем я разыскал Алисию. Она жила у подруги, и однажды я подошел к ней, когда она выходила из дому. Увидев меня, она вздрогнула от удивления. Я пригласил ее в кафе. Поначалу она отказывалась, но я все-таки уговорил ее. Сперва Алисия держалась стесненно, но постепенно, когда я немного рассказал ей о своих приключениях на Итаке, стала задавать вопросы. Ей хотелось узнать, почему я разыскал ее. Я объяснил, что сожалею о нашем разрыве: я должен был попробовать понять ее, но тогда мир виделся мне только в черно-белых тонах, а теперь я понял, что неправильно относился к человеческим ошибкам. И еще я добавил, что теперь знаю – все мы сделаны из разных оттенков серого цвета. Люди не всегда таковы, какими мы хотим их видеть.
В глазах Алисии блеснули слезы. Она не поднимала взгляда от стола, а когда снова посмотрела на меня, то попыталась улыбнуться. Она сказала, что познакомилась с одним мужчиной и что у них все хорошо. Спросила меня об Алекс и о том, люблю ли я ее.
Когда мы уходили из кафе, то обнялись и пожелали друг другу всего хорошего. Провожая ее взглядом, я почувствовал ноющую боль сожаления.
А теперь я опять вернулся на Итаку, на праздник Панагии. Мы с Ирэн сидели за столиком у кафенио на площади, толпа склонила головы, пока священник произносил благословение. Статуя Панагии находилась в кузове грузовика. После того как ее подняли с «Антуанетты», ее отреставрировали, и, хотя улыбка Девы Марии по-прежнему была проникнута глубокой печалью, свежие краски делали ее не столь меланхоличной.
Я оглядывал людей, надеясь увидеть Алекс. Ирэн говорила, что она тоже на острове: несколько дней назад ее видели с Димитри. Когда я наконец заметил ее, они были вместе – разговаривали, держась за руки. Увидев их вместе, я почувствовал внутри ужасающую пустоту. Алекс выглядела великолепно: ее кожа медового цвета, казалось, светилась. Алекс счастливо улыбалась, но потом на мгновение отвлеклась, и ее взгляд беспокойно пробежал по толпе. Заметив меня, она замедлила шаг, затем повернулась к Димитри и что-то сказала ему. Его улыбка погасла, едва он посмотрел в мою сторону. А она уже шла ко мне, и я встал, чтобы поприветствовать ее.