– Сатти?
– Завтра будут результаты вскрытия. Больше пока ничего не слышно. Только то, что Стромер не хочет тебя к делу подпускать.
– Почему?
– Почему муха жрет говно? Она же лесби, мужиков ненавидит. – Он фыркнул. – Наверное, приняла тебя за мужика.
Говорить с Сатти по телефону было все равно что лить отраву в уши, и у меня в голове уже звенело. Я стиснул в руке телефон:
– Вряд ли дело в этом, Сатти…
– Слушай, она так долго с бабами лижется, что у нее яйца отросли. Так что наплюй.
Я сменил тему:
– А ты куда?
– Воскресенье же. До дежурства еще десять часов. Дрыхнуть буду. Введешь потом в курс дела.
Я уже хотел нажать «отбой», потом кое-что вспомнил.
– А ты мне до этого звонил? Минут пять назад?
Сатти присвистнул:
– Надо же, целых два звонка в день! Личный рекорд Эйдана Уэйтса. Может, это Стромер звонила? – Он рассмеялся. – Меняет ориентацию ради тебя? – Сатти повесил трубку, а я принял душ, больше потому, что после этого разговора захотелось помыться.
Я выпил кофе, оделся и собрался ехать в больницу. Закрывая дверь, снова лениво прикинул, кто еще мог мне звонить.
2
Ослепительный солнечный свет лился с нежно-голубого неба. Прохожие сияли улыбками и золотистым загаром; из-под их ног разбегались пляшущие тени. Я так долго жил без дневного света, что казалось, будто я впервые в жизни иду по городу в прекрасный летний день и никому до меня нет дела. Я шел по улочкам с закопченными краснокирпичными домами, вокруг царила утренняя суета, а я чувствовал себя по-новому, будто проснулся от какого-то сна.
Мокрая от пота рубашка прилипла к телу. В регистратуре больницы Святой Марии меня направили на второй этаж. В коридоре дежурил полицейский, которого прислал сюда Сатти. Он расхаживал взад-вперед и зевал, прикрываясь рукавом. При виде меня вздрогнул и заправил выбившуюся рубашку в брюки.
– Доброе утро, – поздоровался я.
– Детектив-констебль? – Дежурный странно на меня посмотрел.