Сорвавшееся с печи облако пара соединилось с дымом; пламя в предчувствии неизбежного конца яростно зашипело. Пьеро Скакки еще раз посмотрел на то, что осталось от катавшейся по полу фигуры и что походило сейчас на поджаренную кочерыжку. Неужели это было когда-то человеком? Ему нравился Уриэль, всегда одинокий и печальный, сопровождаемый аурой потерянности.

Одна из струй повернула в сторону самой печи, похожего на пчелиный улей сооружения с выпуклой крышей, и раскатилась по раскаленным кирпичам.

Пожар потушили, с огнем справились. Разбушевавшегося зверя прикончили пеной и водой. И если для Уриэля Арканджело победа пришла слишком поздно, то его родственники, этот островной клан, были спасены и теперь собирались перед литейной, чтобы стать свидетелями странной, необъяснимой трагедии, разразившейся среди ночи у самого их порога и унесшей жизнь одного из них.

Что-то подтолкнуло Пьеро, и он, шагнув вперед, заглянул в брюхо остывающего чудовища. Там, в глубине, на вздыхающих углях, лежало нечто безошибочно узнаваемой формы. Его присутствие, очевидно, и могло бы все объяснить, да только не сейчас, потому что с еще одним стрессом потрясенная психика Скакки, возможно, и не справилась бы.

Грохот за спиной заставил его обернуться. Вооруженные топорами пожарные наконец-то снесли проклятую деревянную дверь. Ключ все еще торчал в замке. Если бы только Уриэлю достало сил повернуть его.

Если бы…

Скакки кивнул лежащему на угольях хрупкому белому черепу, у которого не хватало нижней челюсти, и молча пробормотал слова упокоения.

Кто-то ухватил его за плечо и рявкнул в ухо: «Убирайся!» Пьеро без слов убрал руку пожарного и посмотрел ему в глаза так, что спорить тому уже не захотелось.

Он вышел из литейной через дверной проем, кашляя, растирая слезящиеся от дыма глаза, отряхиваясь от крошек мусора и осколков стекла.

На мощеной набережной, там, где стояли пожарные и двое местных полицейских, собрались члены семьи. Недоставало двоих. Уриэля Арканджело и его жены. Голос, который, как надеялся Скакки, был всего лишь порождением глупых, вызванных тревогой и стрессом мыслей, пустых спекуляций, уже нашептывал ему версию того, как именно все случилось и почему мужчина выбрал для себя мучительную смерть, отказавшись повернуть ключ в замке и спастись через дверь.

Едва Скакки вышел на улицу, как Микеле подлетел к нему с пылающими глазами, потрясая костлявой рукой перед самым его носом. Пару раз пальцы даже задели воспаленную, изрезанную стеклом щеку.

– Чертов дурак! – заорал глава семейства, дергаясь от злости. Это был невысокого роста мужчина лет шестидесяти. В костюме. Арканджело как будто приоделись на собственные похороны, подумал Скакки и тут же укорил себя за дерзость.

Между тем Микеле ухватил его обеими руками за лацканы провонявшего дымом, ободранного пиджака.

– Что ты сделал, идиот? Что ты натворил?

Сжав запястья, Скакки заставил его убрать руки и, слегка оттолкнув, предупредил взглядом, что повторять такое не следует. Габриэль держался от старшего брата подальше, В старом костюме, молчаливый, смуглолицый, он туповато смотрел на черную воду. Может быть, как всегда, ждал инструкций. Рядом с ним стояла Рафаэла в ночном халате, с широко открытыми, изумленными глазами. Во взгляде ее, устремленном на Скакки, читались сочувствие, благодарность и, пожалуй, страх.

Подошла «скорая помощь». Поднявшийся с катера санитар вопросительно посмотрел на Пьеро, который покачал головой и кивнул в сторону литейной.

– Я только пытался помочь, – бросил он через плечо, обращаясь как к Микеле, так и ко всем, кто слышал. Голос прозвучал по-стариковски хрипло, надтреснуто и безжизненно.