– Ты сама нашила буквы на запачканную кровью рубашку Уриэля, когда поняла, кого подозревает Ник. Свалить вину на Альдо Браччи не получилось, и твоей следующей целью стал Мэсситер. При этом ты не спешила, дожидаясь заключения сделки. Разумеется, экспертиза все прояснит.

– Ты инвалид, Лео. Почти калека. И уж никак не инспектор, ведущий расследование убийства. Не тот покрой? Нашитые вручную буквы? Неужели ты всерьез полагаешь, что кто-то, кроме меня, станет тебя слушать?

Он уже сомневался, что хочет поделиться с кем-то своими успехами.

– Признаюсь, я обрадовался. Если бы рубашка действительно принадлежала Мэсситеру, это означало бы только одно: что ты украла ее заранее, с определенной целью, и тогда речь шла бы уже об умышленном убийстве, а не о спонтанном, под давлением обстоятельств решении. Я был очень рад, что не ошибся.

Признание далось нелегко, а взгляд Рафаэлы окончательно смутил Фальконе.

– Мужчины ужасно невнимательные. Таких вещей, как стирка, уборка, штопка, для них как бы и не существует. Это же так уныло. Так однообразно. Так скучно. Кто этим занимается, им неведомо и неинтересно. Такими же были и мои братья. Даже Уриэль, самый человечный из них. Я была для них всего лишь частью домашнего механизма. Чем-то вроде машины или служанки.

– Ты так говоришь, словно ненавидела своих братьев.

Рафаэла вздохнула. Взгляд ее ушел в сторону кедровой аллеи, отделявшей кладбище от шедшей по периметру острова каменной стены и лагуны. Погода менялась, поднялся ветер, и деревья негромко шелестели под его порывами.

– Иногда ненавидела. Нечасто. Я ведь женщина. Мне приходилось выслушивать пустую болтовню Микеле, рассуждавшего о том, как когда-нибудь мы снова разбогатеем. Приходилось терпеть Габриэля, изо дня в день относившего на склад то, что невозможно продать, хотя стоило лишь оглядеться вокруг, и мы могли бы производить что-то более современное и хоть немного зарабатывать.

– Микеле считал, что думать за всех должен капо.

– Вот именно. И что женщина ни на что большее, чем стирка и готовка, не годится.

– Извини. – Фальконе в изумлении покачал головой. – Я-то предполагал, что дело немного в другом.

Он замялся, но, поймав ее непонимающий взгляд, все же продолжил:

– Мэсситер… Я допускал, что Белла была не единственной, кого он сумел покорить. Что, может быть, в этом деле какую-то роль сыграла и ревность.

Она громко рассмеялась и тут же отвернулась, закрыв лицо руками.

– Ты думал, что я могла лечь с этим мерзавцем? – В ее глазах блеснули слезы. Слезы, как ему показалось, удивления и веселья. – Господи, Лео… Как можно быть настолько слепым? А ведь ты наблюдателен. Ты проницателен. В других вопросах. Честное слово, порой ты меня изумляешь.

Фальконе так не считал – ревность все же присутствовала, а чувства, на его взгляд, всегда все усложняли.

– Я вообще ни с кем не спала, – продолжала Рафаэла. – Такая вот сорокасемилетняя старая дева, целомудренная невеста веры. Веры в то, что Арканджело – величайшие на земле стеклоделы, что надо только немного подождать, пока это признает и весь остальной мир. Мы – застывшие в янтаре насекомые. Мы ждали несбыточного, и никто этого не понимал, кроме меня. – В ее глазах вдруг блеснула злость. – Что бы ни предложил за остров Мэсситер – мы бы взяли. Я не собиралась упускать последний шанс. Тем более из-за такой шлюшки, как Белла, которая спала со всеми подряд, а потом навешивала на себя ценник.

– Она рассказала тебе о беременности?

Рафаэла тряхнула головой.